удивлению, готов был — и даже на несколько часов — вернуться к работе. Кое-что он в картине подправил, от этого прежнее ощущение жутковатости только усилилось: вероятно, перешло на холст его теперешнее состояние. Когда он закончил трудиться, было восемь вечера. Рабочие напротив, закончив халтуру, тоже отправились по домам. В здании, которое они ремонтировали, пока ничего не изменилось; дверные и оконные проемы по-прежнему зияли пустотой, а куча щебня, сваленная у входа в дом, как лежала, так и лежит.

Хэролд перешел на кухню и зажег плиту. Он не стал есть тушеную телятину, приготовленную ему Джанет, а достал из морозилки пирог с курицей, вскрыл картонную упаковку и, сбив с пирога корочку льда, сунул его в духовку. Поставил таймер на сорок пять минут, вернулся в гостиную и снова окинул взглядом картину. «Может, и нужно было, чтобы я наложил в штаны?» — вслух сказал он, но от мысли о парне в безрукавке его передернуло. Открыв левую дверцу шкафа, стоявшего в углу, Хэролд щелкнул клавишей небольшого телевизора «Сони», помещавшегося на полке, и направился в большую комнату к нише за конфеткой: он рассовывал их по всей квартире.

В нише он нашел несколько кусочков сливочной тянучки и бросил один из них в рот. Оказавшись снова на кухне, приоткрыл дверцу духовки, смачно вдыхая вкусный и теплый воздух. Пирожок дожидался, когда его вынут.

По телевизору мужской голос передавал новости из района бедствия — пожар лесного массива в Калифорнии или что-то в этом роде. Голос вдруг показался Хэролду знакомым: сипловатый, к тому же с легким французским акцентом. Хэролд вбежал в гостиную, не выпуская из руки сковородник. На телеэкране мужчина в коричневой безрукавке заканчивал выступление: «…вы слушали сообщение корреспондента Эн-Си-Эн из Пасадены, штат Калифорния». Хэролд чуть было не запустил в телевизор сковородником. «Сукин ты сын! — крикнул он. — Ну нигде от тебя нет спасения!» Чуть не плача, с трудом сдерживая слезы, он плюхнулся в черное жесткое кресло.

Пирог поспел, и он принялся за него, но аппетит пропал. Хэролд ел пирог так, словно тот был из упаковочного картона, ел, буквально заставляя себя проглатывать каждый кусок, чтобы, как говаривала его матушка, сберечь силы для грядущих битв. Вот именно, для грядущих битв.

Он больше не включал телевизор и решил в этот вечер больше не выходить из дома. В три часа ночи при искусственном освещении он закончил картину, все еще испытывая страх, проглотил две таблетки снотворного и отправился в постель. Хотел позвонить Джанет, но не решился: это выглядело бы ребячеством. Спал он девять часов без сновидений. Когда он поднялся, был уже полдень. Хэролд, спотыкаясь, вошел в кухню, поставил разогреваться вчерашний кофе, выпил чашку холодного цуккини. Чувствовал он себя нормально и был готов к встрече с этим парнем в безрукавке, откуда бы тот ни появился. Кофе закипел, разбрызгивая по белой стене коричневые капли. Хэролд поспешил снять кофейник с огня, выругался, обжегшись, и сунул руку под струю холодной воды.

Потом он прошел в гостиную и снова оценивающе взглянул на картину, теперь уже при дневном освещении. Все получилось, как он хотел. Верное чувство, хорошее исполнение. И еще это пугающее впечатление! Хэролд снял картину с мольберта, прислонил ее лицом к стене. Она нравилась ему все больше и больше. Вот только кошки бы не испортили. Их, впрочем, что-то не видно. Он огляделся по сторонам. Ни одной! Хэролд поставил картину в нишу на самый верх — там они ее не достанут. Надо бы им приготовить еду.

С улицы донесся треск мотоцикла. А может, и двух. Хэролд оглянулся, выглянул в окно. Там, где они промчались, оседала пыль. На сходнях из фанеры, положенной у входа в дом, что был на ремонте, стояли два человека. На них тоже были коричневые безрукавки, голубые сорочки и джинсы. Один из них держал в руках какой-то зажим, что-то втолковывая другому. Голоса их, несмотря на раскрытое окно, были не слышны. Хэролд медленно подошел поближе и всмотрелся в обоих. Он увидел те же рыжеватые волосы, те же самые лица. Мимо прошли две школьницы в клетчатых юбках, наверное, на завтрак. Вслед на ними прошагала женщина, то же как и те двое, она была в коричневой безрукавке и голубых джинсах. Волосы рыжеватые, а лицо точь-в-точь как у того парня, только голову она держала по-женски. И походка у нее была женской. Она миновала своих двойников, не обратив на них ровно никакого внимания.

Хэролд взглянул на часы. Четверть первого. Сердце у него тяжело билось. Он снял телефонную трубку и набрал номер своего врача. Было время ланча, а значит, он, скорее всего, дома.

Действительно, через минуту-другую Хэролд уже говорил с ним. Торопливо рассказал, что ему всюду видится один и тот же человек. На улице, по телевизору, в кино. А порой их бывает сразу двое или трое.

— Что вы об этом думаете, Хэролд? — спросил он врача. Того тоже звали Хэролдом.

— Это, должно быть, галлюцинация. А может, совпадение.

— Только не совпадение! По моему счету их уже семеро, и все, как капля воды, похожи друг на друга. Как капля воды, доктор!

В его голосе, он это чувствовал, не было истерики, но она могла появиться, если врач скажет «интересно», — как это всегда бывает в кино.

— Увы, тогда галлюцинация, — сказал Хэролд-врач. — Хорошо бы вас посмотреть, но сегодня не могу. Я как раз сейчас ухожу. Мне нужно к пациенту.

— Хэролд, я у вас не раз консультировался. Неужели я похож на типа, у которого бывают галлюцинации?

— Нет, Хэролд, не похожи, — ответил врач. — Вы мне, честно говоря, таким не кажетесь. Но ваше сообщение меня порядком озадачило. Вы только, пожалуйста, не пейте.

— Ни за что! — сказал Хэролд-художник и повесил трубку.

«Что же делать? — думал он. — В принципе я могу не выходить из дома до возвращения Джанет. Мне в общем-то ничего не нужно. Может, все постепенно уладится и так? Повредить они мне, конечно, не могут. Но вдруг их сегодня будет целая куча! Ну и что. Не надо обращать на них внимания. Вот сейчас оденусь и выйду, подумаешь! Главное не бояться».

Когда Хэролд вышел на улицу, тех двоих, что стояли у дома напротив, уже не было. Он взглянул направо в сторону Мэдисон. Один из двойников как раз переходил дорогу, легко ступая в своих «адидасах». Все остальные вокруг него были самые обыкновенные мужчины и женщины. Ведь он, Хэролд, тоже самый обыкновенный человек, тоже такой, как все. Вот идут, взявшись за руки, мужчина и женщина — самые обыкновенные люди. Хэролд решил прогуляться в сторону 5-й авеню.

Не доходя до угла Пятой, он увидел рывшегося в мусорном баке бродягу. Он видел его здесь уже не в первый раз. Однажды даже дал ему двадцать пять центов. Как товарищу по несчастью: