Владимир Константинович Арро В Пышму. За тетрадками
Я и сам удивляюсь, как меня тогда назначили. Мне все кажется, что во время войны я был ужасно маленьким. На второй перемене Мария Георгиевна сказала: — Кто-нибудь из вас должен вместо уроков пойти в Пышму за тетрадками. Сейчас конец месяца и нужно срочно тетрадки получить. Машины нет, поэтому придется с санками. Ого! А до Пышмы от нашего поселка десять километров. И как-никак мороз на улице, а в школе батареи горячие. Все замолчали и начали ждать, кто же вызовется. Вдруг Жорка меня в бок толкает и говорит: — Давай с тобой пойдем! Я говорю: — Давай. И мы подняли руки. — Хорошо, Бирюков и Рыжиков, — говорит Мария Георгиевна, — можете уроки на завтра не готовить. Выходите сейчас же. Только у завхоза получите накладную и санки. Схватили мы шапки и побежали к завхозу. В эту минуту, по-моему, нам весь класс позавидовал. Вышли мы с санками на Пышминский тракт, оба за веревочку держимся и молчим. Под ногами снег скрипит, а из-за елок иногда солнце выглядывает. И тогда перед нами наши тени двигаются. Длинные такие, голубые. Жорка смотрел на них, а потом и говорит: — Не пойму я, Сашка, кто из нас выше? Ты или я? А я говорю: — Это ерунда, что ты немножко выше. Зато я шире в плечах. И еще физрук сказал, что у меня грудь птичья. У воробьев видал, какая грудь? Колесом, как у матросов. Жорка тогда замолчал. А потом и говорит: — Как думаешь, Сашка, кто из нас должен быть главнее? Ты или я? А я говорю: — Конечно, я. Накладная-то у меня за пазухой. И завхоз все в мою сторону объяснял. Жорка опять замолчал, а потом говорит: — Знаешь, почему я вызвался? Я задачки по арифметике не решил. А я говорю: — А знаешь, почему я вызвался? У меня в домашней работе по русскому две кляксы. И опять мы молча пошли. Только снег под валенками: скрип-скрип. Вот уже и кордон показался. Из-за большого сугроба желтый домик выглядывает. А в нем жил наш одноклассник Афонька Седых. Отец его лесником работал. Жорка и говорит: — Давай зайдем к Афоньке. А я говорю: — Зачем? Его все равно дома нет. — Ну, просто так, — говорит Жорка, — зайдем. И мы зашли. Залязгала цепью Афонькина собака Альма и как начала на нас лаять! Мать водном платке и валенках на крыльцо вышла, как нас увидела, так и бросилась к нам бежать. Платок потеряла, волосы по ветру летят. — Что? Где? Что с Афоней? Я головой мотаю: — А ничего… — Афоня где? Что случилось? — кричит мать. А Жорка отвечает: — На арифметике. Сейчас третий урок. — А что же вы пришли? — спрашивает мать. — А мы в Пышму, за тетрадками, — отвечает Жорка. — У нас и накладная есть. — Ах вы, окаянные, — говорит мать. — Напугали-то как! Ну что, зайдете погреетесь? А я говорю: — Нет, мы пойдем. Она плечами пожала, и мы пошли. И снова перед нами только снег да елки. Да еще березы. Елки-то снегом завалены, нахохлились, а березы нагишом стоят. И зачем-то к дороге вылезли, на самый сквозняк. Потом впереди нас на дорогу две вороны сели и давай щипаться. Жорка говорит: — Эх, рогатку не взял! А я кричу: — Слабо снежком попасть! Жорка стал снежок делать, а он рассыпается. Я тогда вынул ключ от комнаты и говорю: — Смотри! Как швырнул ключ в ворон, они чиститься и перестали. Поглазели на нас бочком-бочком и вдруг спокойно поднялись и полетели. Я побежал на то место, смотрю, а ключа нет. Подбежал Жорка с санками и кричит: — Где ищешь, сам не докинул! Ближе надо искать! А я кричу: — Не видел, так и не говори! Я даже немножко перекинул! Вот где надо искать! Рылись, рылись мы в снегу — никакого ключа нет. А Жорка говорит: — Ничего, весной придешь, он здесь будет лежать, как новенький. Только место запомни: около столба с отбитым изолятором. И мы повезли наши санки дальше. Шли-шли и ничего интересного нам больше не встретилось. Вдруг Жорка говорит: — А кто-то нам навстречу идет. Я посмотрел вперед — и правда, далеко на дороге какая-то черная фигурка движется. Жорка говорит: — А вдруг это «Черная кошка»? Меня даже мороз по коже продрал. У нас в поселке уже целый месяц про эту бандитскую шайку говорили. Взялся я за веревку покрепче, а сам отвечаю: — Все ты врешь, Жорка. Никакой здесь «Черной кошки» нет. Просто человек идет. А Жорка меня за руку схватил и говорит: — Смотри, остановилась! А фигурка и правда застыла на месте. Встали мы и ждем, что дальше будет. А фигурка вдруг снова пошла. Жорка говорит каким-то загробным голосом: — А где у тебя накладная? Я отвечаю: — В нутряном, за пазухой. — Давай мне, — говорит Жорка, — я в шапку спрячу. У меня как раз подкладка там отстает. Отдал я Жорке накладную, он сунул ее в свою длинноухую шапку, и мы пошли дальше. Только гораздо медленнее. Жорка и говорит: — Как подойдем, ты бросай ему под ноги санки! А я сзади налечу и начну его снегом кормить. А ты тем временем обыскивай. Главное, чтоб оружие отобрать, а то еще будет стреляться! Я говорю: — Ладно. Идем, а сами, кроме фигурки, ничего не видим. Мы и не заметили, как на шепот перешли. Жорка вдруг говорит: — Смотри, а он санки тянет! Я посмотрел и говорю: — И никакой это не он, а она! Видишь, шаль на голове? Все ты выдумываешь, Жорка! Никакая это не «кошка», а просто тетка санки везет. Наверное, за пайком в Пышму ездила. Жорка рассердился, засопел. — Понимал бы ты что-нибудь в «кошках»! Это он специально теткой переоделся. Думаешь, зря кошкой назвали? Если в шайке были бы одни дядьки, то назвали бы «черный кот». А я уже теперь все хорошо видел и стал над Жоркой смеяться. — Скажешь, он и губы специально накрасил, да? Тут уж и Жорка увидел, что это идет молодая женщина. А на санках у нее была привязана белая наволочка. С такими наволочками у нас ездили в Пышму получать пайки за погибших. Поравнялась женщина с нами и остановилась. — Ну что, — говорит, — воробьи, замерзли? Куда путь держите? — А мы в Пышму, за тетрадками, — говорит Жорка. — У нас и накладная есть. — Проходила мимо Когиза, открыт. Чем же мне вас угостить, не знаю.
Развязала она наволочку, вынула какой-то мешочек. — Вот, — говорит, — из сладкого-то один только сахарный песок. Есть у вас куда отсыпать? Пошарили мы по карманам — ничего нет. Вдруг Жорка сорвал с себя шапку. — Есть! — говорит. — А накладная на что? И стал кулек сворачивать. Я