Кальвинизмъ, заставляя каждаго отца семейства быть духовнымъ наставникомъ своего семейства, придалъ нравамъ какую-то силу и оттѣнокъ Пуританства. Стѣсненные узы семейственные усиливаютъ у нихъ любовь къ родной странѣ. Продолжительныя междоусобныя войны Шотландскія, кровавыя, ужасныя, но безкорыстныя; далекая тѣнь народной, отдѣльной независимости, всегда драгоцѣнной для нихъ, если не какъ надежда, то какъ воспоминаніе; уваженіе къ женщинамъ, сдѣлавшимся для Шотландцевъ предметомъ романическаго обожанія; древняя склонность къ музыкѣ и танцамъ, тщетно угнетаемая Пресбитеріанскою церковью; любовь къ своей сторонѣ, оживляемая и соединеніемъ идей, плѣняющихъ сердце, и старинною мелодіею народныхъ балладъ, повторяемыхъ дикимъ эхо, и магическими именами Валласа и Брюса; наконецъ, живописное очарованіе страны, разнообразной, обильной событіями, развалинами и воспоминаніями: все это, столь живо отражающееся въ прелестныхъ стихотвореніяхъ Борнса, смѣшанно находится въ нравахъ его соотечественниковъ. Видя въ хижинѣ своего отца самый трогательный примѣръ патріархальной жизни, Робертъ Борнсъ изобразилъ его въ небольшой поэмѣ, исполненной красотъ совершенно оригинальныхъ: это Субботній вечеръ сельскаго жителя (The Cotter\'s saturday Night), переведенный нынѣ Г-мъ Козловымъ, подъ заглавіемъ, означеннымъ въ началѣ сей статьи. Подлинникъ сего сочиненія написанъ равными строфами, элегическимъ риѳмомъ, который ввелъ въ употребленіе Спенсеръ и которымъ столь счастливо пользовался Лордъ Байронъ, чтобы надлежащимъ образомъ судить о переводѣ Г-на Козлова, вспомнимъ, что Борнсъ былъ поэтъ возвышенный, пламенный, падшій наконецъ подъ ударами судьбы, бросившей его не въ то состояніе, къ которому онъ принадлежалъ умомъ, душою и воображеніемъ. Онъ на всю жизнь остался человѣкомъ бѣднымъ, это правда; онъ не могъ перейдти въ достойное его общество, не имѣлъ силъ поддержать маленькое хозяйство свое, когда Муза его подарила ему нѣсколько сотъ Фунтовъ стерлинговъ; но онъ понималъ всѣ нѣжнѣйшія ощущенія, чувствовалъ какъ поэтъ, а званіе поэта не терпитъ Аристократства. Если вообще не нужно быть Лордомъ или Коллежскимъ Ассесоромъ, для того чтобы возвышаться духомъ надъ окружающими насъ, большею частію мѣлкими, ничтожными современниками, то для поэта еще менѣе нужны общественные классы. Сила генія находится въ немъ самомъ, а не въ почетномъ блескѣ, окружающемъ его вещественность. Кажется, Г. Козловъ упустилъ изъ виду это различіе, и почелъ Борнса простымъ крестьяниномъ, который между прочимъ напѣваетъ на поэтической свирѣлкѣ. Это почитаемъ мы главною ошибкою Русскаго перевода, ибо онъ напоминаетъ намъ не пламеннаго Пѣвца Шотландіи, сгорѣвшаго въ огнѣ страстей, а простаго поселянина, очень мило разсказывающаго о своемъ сельскомъ бытѣ. Можно даже предположить, что Г. Козловъ, переводя Борнса, помнитъ о нашемъ Слѣпушкинѣ и подъ напѣвы сего послѣдняго хотѣлъ передать намъ глубокій чувствомъ, пѣснопѣнія Шотландскаго поселянина. При всемъ уваженіи нашемъ къ таланту Г-на Слѣпушкина, мы никакъ не рѣшимся сравнивать съ нимъ Борнса, даже потому, что одинъ изъ нихъ былъ крестьянинъ Шотландскій, а другой Русскій. Читатели видѣли выше сего изображеніе быта Шотландскихъ крестьянъ, и могутъ судить о различіи онаго съ бытомъ крестьянъ нашихъ. Они знаютъ жизнь Слѣпушкина и читали выше сего описаніе жизни Борнса. Есть-ли хоть малѣйшее сходство между сими двумя Поэтами? Не забудемъ, что поэтъ выражаетъ себя и въ жизни, такъ-же какъ въ сочиненіяхъ. Не понявъ характера Борнса,Г. Козловъ представилъ его намъ въ превратномъ видѣ. Послушаемъ Г-на Переводчика:

Ноябрь шумитъ; въ поляхъ метель и вьюга;

Ненастный день сталъ меркнуть за горой;

Ужь отпряженъ усталый быкъ отъ плуга

И, весь въ пыли, онъ тащится домой.

Поселянинъ скорѣй спѣшитъ съ работы;

Съ недѣлею окончаны заботы;

Его соха, и ломъ, и борона,

И сбруя вся въ порядкѣ убрана;

Онъ веселитъ свое воображенье,

Что радостно начнется воскресенье;

И чрезъ лѣсокъ, въ уютный домикъ свой,

Идетъ къ семьѣ, на отдыхъ и покой.

Стихи гладки; но по прочтеніи ихъ, ничего не остается въ душѣ. Читателя поражаетъ только несообразность: какимъ образомъ, въ Ноябрѣ, когда въ поляхъ метель и вьюга – быкъ въ пыли? .. это произошло отъ того, что Переводчикъ не близко держался подлинника, гдѣ не только нѣтъ сей несообразности, но, напротивъ, въ цѣлой строфѣ блещетъ высокая, пламенная поэзія. Мы страшимся исказить прелестные стихи Борнса прозаическимъ переводомъ, но, чтобы оправдать и его, и свои слова, передаемъ читателямъ смыслъ вышеприведенной строфы:

«Слышу гнѣвный стонъ ледянаго Ноябрьскаго вѣтра. Ночь. Она спѣшитъ и оканчиваетъ слишкомъ краткіе часы зимняго дня. Быки, покрытые п_о_томъ , запачканные своею работою, идутъ отъ плуга. Въ воздухѣ, вороны поднимаются черными рядами, темнѣетъ небо и на старыхъ дубахъ ищутъ сна. Приближается бѣдный мызникъ: недѣля кончилась для него; утомительная работа дастъ ему успокоиться одинъ день; какое счастіе! Завтра онъ будетъ наслаждаться отдыхомъ. Онъ собираетъ земледѣльческія орудія, бороны, заступы, желѣза сохи: эта тяжесть легка; завтра онъ надѣется провести спокойное утро, и, радостный, хотя и утомленный, проходитъ черезъ открытыя поля, попираетъ ногами кустарникъ и направляетъ шаги свои къ дыму своей хижины.»

Картина совсѣмъ не та!… Даже, осмѣливаемся сказать, въ прозаическомъ переводѣ видѣнъ другой характеръ стихотворенія, болѣе похожій на характеръ подлинника.

Намъ могутъ возразить, что Г. Козловъ не хотѣлъ близко подражать подлиннику и оградилъ себя словами: вольное подражаніе. Но съ этимъ не льзя согласишься. Какъ-бы ни называлъ нашъ поэтъ переводъ свой, онъ остается въ равной отвѣтственности передъ читателемъ, ибо обязался передать ему Борнса. Мы не привязываемся къ словамъ, хотя изъ приведеннаго мѣста читатели видятъ, что въ Русскомъ переводѣ есть пропуски и переиначиванья; мы говоримъ только что онъ не передалъ намъ характера Борнсовоц поэзіи, а этого мы столько-же въ правѣ требовать отъ подражанія, какъ и отъ ближайшаго перевода. Скажемъ болѣе: мы почитаемъ ошибкою тотъ способъ перевода, который называютъ у васъ подражаніемъ: или пишите свое, или точно передавайте избранный вами подлинникъ; иначе, я не узнаю ни васъ, ни чужеземнаго поэта. Вотъ почему мы почитаемъ себя въ правѣ судить о стихотворномъ подражаніи какъ о переводѣ, и вотъ почему мы не совершенно довольны переводомъ Г-на Козлова.

За Субботнимъ вечеромъ, въ книжечкѣ Г-на Коздова напечатанъ переводъ другаго стихотворенія Шотландскаго поселянина: Къ полевой маргариткѣ , которую Робертъ Борнсъ , обработывая свое