неосторожности, — пробормотал он.

Анжела расправила плечи. Конечно, она приготовилась. Не она ли приказала схватить его? Она устроила похищение… Спланировала его. Анжела вынашивала замысел, прочувствовала его сердцем и умом, пока он не завладел всеми ее мыслями и не начал жечь душу денно и нощно, требуя скорейшего воплощения. Ибо если этот человек не поможет ей освободиться из плена, то уже никто не поможет. Да, она готова встретиться лицом к лицу с этим человеком.

— Убери их, — прошептала она.

Питер покачал головой и осторожно приблизился. Двое других беспокойно переступали с ноги на ногу, когда камердинер развязал первый узел. Он вынул изо рта пленника кляп. Анжела не ошиблась — губы узника обещали принять привлекательные очертания, когда пройдет скованность мышц. Но вот рот скривился в угрозе, обнажив блестящие белые зубы. Вся поза пленника выдавала готовность к отмщению.

Анжела укоризненно нахмурилась, убеждая себя, что в связанном виде он ей абсолютно не опасен. По слухам, этот человек никогда не употреблял бранных слов, если другие их не заслуживали. Уж не из-за обостренного ли чувства справедливости, каким наградила его молва, Анжела выбрала именно его и только ему собиралась доверить столь важную для нее службу? Если бы обстоятельства, давящие на нее, моральный уровень тех, чье общество ей приходилось делить, позволили ей оправдать сие деяние… В конце концов, она поступила ничуть не хуже, чем он поступал ежедневно. Подобно ему, она пошла на воровство… да, украла его собственную персону. В отличие от него, она вознаградит его за неприятные переживания, вернет ему свободу, его прежнюю жизнь, если он согласится стать на короткое время частью ее самой и вернет независимость, некогда ею утраченную.

Удивительно, но когда Питер развязывал повязку, туго затягивавшую глаза, пленник не произнес ни слова. Наверняка, он уже составил представление о комнате, где находился, и теперь хотел найти подтверждение правильности составленной картины.

Ей понравилась его сдержанность. И действительно, чего бы он добился грубыми словами? Очевидно, он понимал — в данной ситуации слова бесполезны. И не ошибался. Сегодня, кем бы он ни был, он принадлежал ей.

Анжела испытывала удовлетворение, ведь первый раз в жизни она держала мужчину в своей власти, чувствовала свое превосходство над ним. И она молча молила Бога, чтобы он вразумил ее, как использовать эту власть с умом.

Развязывая последний узел, Питер помедлил, взглянув вопросительно на госпожу.

— Вам известно, какую силу молва приписывает его глазам, и что случается с теми, кто смотрит в них?

Она улыбнулась суеверному беспокойству слуги, вложив в улыбку больше спокойной уверенности, чем испытывала на самом деле. Ей доводилось видеть многих мужчин. Некоторых она находила забавными, других скучными, как камень. Некоторых считала неглупыми. Но ни одного не интересовало, обладает ли она равным с ним умом. К своему безграничному огорчению она поняла — большинство мужчин только притворялись, будто их увлекает женский разговор. В действительности, они хотели либо пофлиртовать с женщиной скуки ради, либо сделать ее покорной рабыней на всю оставшуюся жизнь.

Ее единственная сестра безропотно подчинялась извечной женской доле. Но Анжелу никогда не устраивал ни первый, ни второй вариант отношений с мужчинами. Сначала, когда пришло время подумать о замужестве, Анжела надеялась найти человека, которого бы могла любить, уважать и заботиться о нем. Она даже убедила себя на время, будто любовью можно изменить человека, сделать его другим, если он окажется далеким от ее идеала. В обоих своих мужьях она надеялась найти воплощение черт, которые ей хотелось бы видеть в мужчине и отце своих детей, но жизнь развеяла ее девичьи мечты. В результате она разочаровалась в мужчинах и перестала даже думать о них, так как не видела вокруг себя никого, кто был бы достоин ее преданности. Того, кто сейчас, связанный, находился перед ней, она желала по двум причинам. Он обладал сильным телом и сильным духом. Анжела сознавала — это желание преходяще, как и все остальные, и вовсе не причина для того, чтобы поступиться ради этого гордостью.

— Да, Питер, до меня доходили басни о магической силе его глаз, особенно, об их влиянии на женщин. — Она сделала рукой знак, приказывая слуге снять с его глаз повязку. — Развяжи его волшебные глаза. Я не боюсь злых чар.

А зря. Ей следовало бы бояться.

Его глаза — о, святое небо! — его глаза моргнули, прищурились и, как две раскаленные головни, опалили ее душу. Он, словно острием копья, пронзил ее насквозь золотистым взглядом. Приковал к месту потрясающей красотой. Опутал чарами. Дьявольской притягательной силой.

У нее перехватило дух, исчезли мысли, осталось одно всепоглощающее желание приблизиться к нему. Она шагнула вперед.

Черные брови взметнулись, глаза пристально изучали ее, медленно перемещаясь от лица все ниже и ниже. От распущенных волос к губам, шее, груди… Зрачки побелели от нескрываемой ярости. Анжела почувствовала, как начинает плавиться в пылающем взгляде. А он разглядывал ее золотистыми глазами так бесцеремонно, все ниже — скользнул по животу, бедрам, длинным ногам. Снова взметнул взгляд, вперившись в ее глаза с необузданным желанием. Смущенная, она нахмурилась — не от страха, а от нерешительности. О, как она ненавидела эту нерешительность, но ничего не могла с ней поделать, околдованная чарами незнакомца.

Стараясь подавить нараставшую слабость, она ответила ему пристальным вызывающим взглядом. Раньше она часто задумывалась над тем, как чувствует себя грешник, забывший все наказы Господа и ввергнутый в пучину дьявольских страстей. Теперь поняла.

Нет, она не потеряла над собой контроль. С ним она сможет справиться и останется повелительницей.

В конце концов, кто он такой?

Этот так называемый Дьявол — всего лишь смертный человек, обитатель ее лесов, пещер и побережья. Идеально сложенный, прекрасный и сильный, как Геркулес, но все же смертный. Одни говорили, будто он состоял в армии крестоносцев короля Ричарда^[1], по другим свидетельствам, его изгнали из монастыря. Анжела даже слыхала, что он занимался какой-то неблаговидной торговлей, и у него конфисковали дело и имущество. Это случилось то ли в Венеции, то ли в Александрии. Однако лишь Богу известно, кем он был раньше и откуда появился. Жители Йорка, старые или молодые, не интересовались его прошлым, их заботило настоящее. Они считали его земляком, слагали легенды о его сноровке, его беззаветной преданности делу борьбы с нововведениями короля Иоанна^[2] в их графстве. Вспоминали, как