- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (9) »
страшно наступать.
А больше некуда.
Еще успеем перезимовать
И в грязь втоптать невинность бела снега.
А страшно как любимых предавать.
А больше некого.
Весна прозрачна, шелк – ее наряд.
Клянись, что расстаемся не навечно.
Страшнее нет – надежду потерять.
А больше нечего.
Созрело лето, как запретный плод,
И алый свет слепит глаза под веками.
Молиться страшно. Богу – не поймет?
А больше некому.
***
кого зову не зову никого зову
кто полюбит меня кто успеет пока живу
кто торопится кто там кто так спешит ко мне
чтобы услышать и умереть
а на меня и не надо смотреть
слышишь как эхо среди камней
голос мой вторит себе самому
что почему разобрать нелегко
ветер уносит его далеко
но слушай за руку хочешь возьму
приведу к себе кратчайшим путем
не толкованием толку ли в нем
тишиной и безвидностью и на фоне
тишины и безвидности как на ладони
голос мой виден ярким огнем
я в тени огня
не надо смотреть на меня
***
Он шел по реке. Ему ветер ложился на плечи,
Под вечер ложился на плечи ему отдохнуть.
И крадучись осень за ним занимала поречье,
В ладони дерев рассыпая веселую хну.
Он шел, выдыхая сквозь полое таинство флейты
Последнюю веру в приют и ночлег и очаг.
И льнуло к нему вместе с ним уходившее лето,
Усталые ветры сложив у него на плечах.
Шиповником алым, в шипах, за суму и одежду
Поречье цеплялось, вцеплялось, вослед голося.
Он шел, отступая, спасая себя и надежду,
Из осени, как из пожара ее вынося.
Любимый, я помню: он шел, не спеша и не медля,
И что-то твое в нем мерещилось, что-то мое.
С тех пор, что ни осень, все туже затянуты петли,
Все крепче силки, тяжелее душа на подъем.
Ее придавили тяжелые влажные комья
Осенней земли, и спасенья от осени – нет.
И все нам чужие, кто видел его и не помнит,
Кто не обернулся ему, уходившему, вслед.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ДВУХ ГОЛОСОВ
На тайной стороне Луны
живет печальный человек.
Он видит радужные сны,
не размыкая тонких век.
И ледяною пеленой
его окутывает мрак.
Но постучать в мое окно
он не осмелится никак.
А он боится темноты,
совсем как ты.
А он в окно мое влюблен,
в его далекий теплый свет,
он сочиняет белый сон
прозрачным снам моим в ответ,
он счет ведет моим шагам,
и так глаза его зорки:
он разбирает по слогам
моих надежд черновики.
И он их учит наизусть
от слова "пусть…"
Шагами меряя Луну,
он слышит стук в моей груди.
И даже если все уснут,
ты не останешься один.
* * *
Выступили слезоньки, огляделись,
на ресницах слезоньки покачались.
Говорят, а на что же вы надеялись,
а надеялись – так что же вы отчаялись?
* *
Стиви
Убаюкай меня, мурлыка,
шелковистое ушко,
моя ласковейшая кошка
цвета меда и молока.
Колыбельное бормотанье
грянь доверчиво и утешно,
заведи свою хриплую нежность,
напружинив хребет под ладонью.
ПОЛНОЛУНИЕ
I
Полная, властная. диких снов госпожа,
а кому твой блеск, как блеск ножа,
а кому страшно до ломоты в костях.
Я же – сплю, как у мамки под сердцем дитя.
II
Мамка-луна снова кругла,
рассиялась по небу.
Что-то велела, что-то с собой дала.
А я не помню.
* * *
Вода прибывает. Мне волны уже до плеча.
Ковчег уплывает – и некому вслед покричать:
я нем, и вокруг никого, и руки не отнять
от ветки кривой, для тебя сохранившей меня.
Скажи мне, любовь моя, будем ли вместе, когда
покроет весь мир, к подбородку поднявшись, вода,
и звезды опустятся в темные волны шипя,
и к ветке корявой прижмусь, обнимая тебя.
И ровно за каждый с тобою не прожитый год
мне будет дано по минуте – и хватит. И вод
над нами поднимется толща, – скажи, что тогда
уже будем вместе, скажи. Прибывает вода.
* * *
Любовникам не писаны законы.
Сидеть всю ночь – сидим всю ночь, молчим.
А мир внизу, в провале заоконном
гремит и воет, рвется из ночи.
Мгновенья молча плавают вокруг,
не в состоянье вырваться из круга,
со счета сбившись.
Каждый резкий звук
разит испугом.
Над сортировочной старательное эхо
и ночью мечется, и впопыхах
перед собой гоняет слов осколки.
И темный профиль твой до самой челки
лучом янтарным вычерчен, и ночь
имеет темный профиль твой точь в точь,
и в том же отражается окне,
и так же вот в лицо не смотрит мне.
* * *
Ты веришь, бывает такая тоска,
которой имени нет,
потому что нет для нее языка,
и это всего страшней.
И все, на что тебе хватит сил –
закрыть глаза и губу закусить.
И ты бы помощи попросил,
но не знаешь, о чем просить.
И если дождь – спасибо ему,
потому что можно забиться в плащ
и, глотая боль, ломиться во тьму,
и если не плакать, то лишь потому,
что никто и не скажет: не плачь.
***
Светлане Поповской
Предназначение окна,
вот этого – позволить миру
взирать торжественно на нас,
на нашу бедную квартиру,
на наш немыслимый уклад
и перепутанные судьбы…
Деревья, пристальные судьи,
годами у окна стоят,
и облака плывут-плывут
над нашей утреннею ссорой
и ей дивятся сквозь листву
без осужденья и укора.
А выше – солнце и луна
Все стерегут попеременно,
чтоб нам жилось самозабвенно
при свете нашего окна.
* * *
Покуда чайник не остынет,
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (9) »