Александр, — что это не более чем… хм… некая нематериальная субстанция неясной пока природы…

— Очень даже материальная! — перебила его Снежана, широко распахивая глаза. — Я ее видела! Вот как тебя сейчас.

— Снежка… Мы пока не в полной мере понимаем, с чем имеем дело. Поэтому делать выводы еще рано, нужно собрать как можно больше информации, проверить все несколько раз и только тогда…

— А Татьяна Пална… — не слушая его, продолжала девочка. — Я поняла, что с ней такое. Она становится похожа на ту, внутри. Правда-правда! Как будто та хочет… ну я не знаю… Вылезти сюда, что ли. Подменить настоящую Татьяну Палну.

Она опять всхлипнула и вдруг больно сжала ладонь Александра обеими руками.

— Я боюсь, дядь Саш! Я больше не хочу это уметь!

Глава 3. Все страньше и страньше

На большой перемене Глеб столкнулся в коридоре с Маргаритой Валерьевной.

— Гордеев! Тебя-то мне и надо, голубь сизокрылый. Ну-ка за мной в кабинет, живо!

Распекать она любила и умела. Долго и со вкусом расписывала, как они с братом со свистом вылетит из школы за неудовлетворительное поведение, как по ним плачет колония для несовершеннолетних, и какое жуткое уголовное будущее их ждет… Глеб смотрел в окно и думал о том, что расстегай в школьной столовке он купить уже не успеет.

Прозвенел звонок.

— У нас вообще-то сочинение, — сказал Глеб. Да что Маргарита ему сделает? Муа-ха-ха три раза!

— Если хоть еще раз такое повторится, будешь оправдываться в полиции! Ты меня понял?

— Угу.

— Иди, Гордеев, а матери твоей я все равно позвоню. Пусть принимает меры.

С литературой у Глеба проблем не было — в отличие от большинства одноклассников, он любил читать. Для него не составляло труда за один вечер «заглотить» необходимую по программе книгу, чтобы затем получать законные пятерки.

«Евгения Онегина» — тему нынешнего сочинения — он тоже, естественно, прочел. Но полосатый тетрадный лист расплывался перед глазами, мысли куда-то ускользали. Наверное, завуч, как вампирша, высосала из него все силы. Больше всего хотелось упасть на парту и отключиться. Превозмогая себя, Глеб выдал первое предложение: «В своем произведении Пушкин раскрыл перед нами характеры своих современников…».

Ручка ползла все медленнее, слова превратились в неразборчивые каракули, голова со стуком упала на стол, но Глеб этого уже не почувствовал. Во сне он стремительно заполнял строчку за строчкой ровным убористым почерком. Писалось легко и свободно. Слова нанизывались одно на другое, составляли длинные, красивые предложения. Наяву Глебу никогда не удавалось так писать. Приходилось мучительно растягивать текст, набирая заданный объем. «Дмитрий Юрьевич обалдеет!» — подумал Глеб и проснулся. Испуганно вскинул голову — не успеть! Схватил выпавшую во сне ручку и… уставился на тесно заполненные словами листы. Пять с половиной страниц! Наискосок пробежался глазами — Евгений Онегин, Пушкин, дуэль, гибель поэта… То что нужно. Непонятным оставалось одно — когда он успел все это настрочить.

Прозвенел звонок, одноклассники потянулись сдавать работы. Глеб кинул свою тетрадь в общую кучу на учительском столе и вышел в коридор. На мгновение показалось, что он не идет по вытертому тысячами ног линолеуму, а парит над ним. Он непроизвольно дернулся, посмотрел вниз — кроссовки твердо стояли на полу.

Блин! Да что творится-то?

Сильный хлопок по спине бросил его на несколько шагов вперед.

— Кому грустим?! — заорали над ухом.

— Ты чего, Гном, совсем сбрендил? Чуть не убил! Силу девать некуда?

— Ну, не убил же! — заржал Гном — метр восемьдесят восемь роста, девяносто килограмм живого веса. — Батончик хочешь?

— Давай.

— Слышал, с физики всех отпустили?

— Клево.

Глеб рассеяно жевал шоколадный батончик и размышлял об участившихся в последнее время странностях. Он всегда отличался бурной фантазией, частенько органично вплетающейся в реальность. Но сейчас происходило что-то совсем невероятное. Да, раньше ему случалось во сне разговаривать и даже бродить по квартире. Но не сочинения же писать! И в том, что ночью он на самом деле провалился в пол, Глеб готов был поклясться чем угодно. Не говоря уже об исчезающей и появляющейся ручке крана. Что-то явно было не в порядке. То ли с ним, то ли с окружающим миром.

— Слышь, Гном, у тебя бывает такое, что ты как бы спишь, а на самом деле… что-то делаешь? — неловко спросил Глеб.

Гном был на редкость жизнерадостным и добродушным. Кличка прилипла к нему еще во втором классе. Тогда похожий на спичку пацан стоял последним в шеренге мальчишек. В шестом классе он занялся самбо. В восьмом, после летних каникул, слабак и замухрышка превратился в обычного подростка. В девятом был самым здоровым в классе. И все это время он оставался хулиганом и балбесом.

Они дружили с пятого класса. Сначала Глебу не раз приходилось защищать мелкого и слабосильного приятеля от насмешек одноклассников. Теперь Гном в защите не нуждался, но к старому другу продолжал испытывать восхищенное уважение. Глеб, в отличие от простоватого приятеля, был умен, начитан и равнодушен к мнению окружающих.

В общем, Пашка-Гном был парнем что надо — надежным, верным и неоднократно испытанным в различных совместных выходках. Любая доверенная ему тайна оставалась тайной навсегда. Но сейчас Глеб колебался, не решаясь рассказать о происходящем. Все это сильно смахивало на бред сумасшедшего.

Они завернули за угол школы. В «курилке» сегодня было спокойно.

— Как это — спишь и делаешь? Не, я если сплю — из пушки не добудишься. Только батяня может! — приятель захохотал.

— Ладно, проехали, — буркнул Глеб. — Ты сейчас куда? Домой?

— Давай в торговый центр заскочим, — предложил Гном. — Пацаны говорят, распродажа. По пятьсот рублей настоящие Рафты! Прикинь! Надо хватать!

Рафты — самая популярная марка нынешнего сезона — это не какие-нибудь девчоночьи кеды в шашечку, это даже не обувь. Это — имидж! Глеб представил, как завтра они с Гномом придут в школу в новеньких кроссовках. Гном в ярко-синих с четырьмя белыми перекрещивающимися полосками, а он в черных с желтыми.

— У меня столько денег нет, — буркнул он.

— Да ладно, у меня есть, я еще с дня рождения копил. Отдашь, когда будут! — Гном схватил приятеля за рукав и потащил к выходу.

Глеб немного посопротивлялся — для вида — и через полчаса друзья стояли перед витриной со спортивной обувью. Белые-синие кроссовки на гелевой рельефной подошве красовались в самом центре. Душевно черствый Пашка бестрепетно схватил выставленный образец и повертел в руках.

— О! Сорок третий! Мой