и эмоциональности в нас поровну, а левая и правая части мозга сбалансированы, но это неправда. Мы в первую очередь эмоциональные существа, и управляющая нами эмоция — страх.

— Забавно, а? — спрашиваю я Сару, которая к этому времени выглядит так, будто ее подташнивает.

Я прошу учеников определить, к чему они и от чего стремятся, не потому что мне нужны эти подробности или даже не потому что я хочу, чтобы они прояснили это для самих себя. На самом деле я хочу, чтобы они присмотрелись к своему нынешнему направлению, потому что если судьба или провидение поставили их передо мной, чтобы они услышали, что я говорю, то весьма вероятно резкое изменение их курса, которое начинается с критического отношения к нынешнему направлению.

Саре достается облегченная версия монолога о страхе и неправильности, что отчасти в ее интересах, отчасти в моих. Я не знаю, сколько информации она на самом деле восприняла, но ей не повредит это послушать. Мой интерес в том, что высказываясь о предмете, я размышляю о нем. Так я учусь что говорить и как говорить. Я не приобрел Полный Пакет Знаний, заключив сделку о просветлении, так что если я хочу что-то понять, чтобы научить этому других, я должен хорошенько разобраться сам.

— Мне продолжать медитировать? — спрашивает она с каким-то отчаянием, не желая расставаться с чем-то, к чему у нее есть склонность.

— Да конечно, — говорю я, и она испытывает облегчение, услышав это. Просветление не зависит от того, будет она медитировать или нет, будет ли есть мясо, будет делать пожертвования или воровать их. Впрочем, я знаю, что для одного разговора она уже достаточно выбита из колеи. Цель сегодняшей беседы — приоткрыть для нее новые способы думать о том, что значит просветление. Если я слишком быстро начну развеивать ее предубеждения, она в мгновение ока сбежит обратно в ту индуистско-христианско-буддийско-нью-эйджевскую кашу, из которой вынырнула, чтобы найти дорогу сюда.

Мы сидим на переднем крыльце моего дома посреди бескрайних просторов самого сердца Америки. Впрочем, моим домом он был раньше. Теперь это похоже на проект сельского американского ашрама, который принадлежит каждому, кто принимает участие в его жизни. Раньше я был единственным, кто приводил его в порядок, поддерживал, ремонтировал и делал уборку, а теперь я словно принц во дворце. Я годами не беру в руки молотка и не выношу мусор. Я никогда не принимал решения быть принцем, это просто случилось, когда я отвернулся, и жаловаться на такого рода перемены я не стану.

Сара не слишком выделяется среди людей того рода, что находят свой путь сюда. Ее ум не был чистой страницей, когда она приехала, поэтому первым делом ей нужно избавиться от... да от всего — ее мнений, нравственных убеждений, ее самых лелеемых и глубоко укорененных верований. Иными словами, от ее эго-структуры, ее фальшивого я. Никто не появляется на нашем пороге похожим на пустую чашу, только и ждущую, чтобы ее наполнили знанием, и поскольку то знание, что здесь дается, почти наверняка войдет в острое противоречие с тем знанием, с которым они приходят, то главная задача состоит в том, чтобы подготовить их для этой основной перезаписи.

Сдается, что в любой момент времени число учеников в доме колеблется от пятнадцати до двадцати. Они живут здесь какое-то время, говорят со мной, работают по хозяйству. Они приходят. Они уходят. Есть еще примерно сотня человек, которые приходят учиться днем, в отличие от проживающих постоянно. Они не живут здесь, они просто приходят, когда могут и когда желают. Они могут приходить и уходить, и я даже могу не знать, что они были здесь. Они возникают, несколько часов ухаживают за растительностью, меняют проводку в подвале, готовят пищу, сооружают пристройки, трепятся друг с другом, что-то красят, роняют подарки, едят, да что угодно. Вот как тут все устроено. Все просто течет само по себе, и всех это, кажется, устраивает.

Стоит прекрасный весенний день, который уже клонится к вечеру. Солнце опускается вниз, и дневной зной смягчается. По траве волнами пробегает легкий ветерок. Время сесть и предаться неге. Я тих, погружен в сладкое совершенство момента и впечатлен, что Сара достаточно разумна, чтобы чувствовать то же самое или, по крайнем мере, не портить момент болтовней.

В конце концов время поглощает этот момент, и я с благодарностью наблюдаю, как он уходит. Кто-то из парней высовывается из дома, чтобы известить нас, что для желающих перекусить готова еда. Я слышу ее запах. Снова вегетарианская. Кто-то приносит мне поднос с чашкой риса, гарам-масалой и палочками. Уже по запаху я узнаю, что готовила Сонайя, а я падок до этой еды.

Я ем и наблюдаю, как закат светится б´ольшим числом оттенков розового, чем кто-либо мог себе представить. Постепенно розовый становятся алым и золотым, облака подчеркивают каждый из полутонов и освещают небо великолепием, обещающим райское блаженство. Думаю, я был бы не против умереть прямо сейчас, вместе с этим днем. Но тут я вспоминаю: мне еще надо написать книгу.

(2) Парадокс

Тебе никогда не достичь духовного просветления.

Тот ты, о котором ты думаешь как о себе, —

не ты.

Тот ты, который думает о тебе как себе, — не ты.

Тебя нет, так кто же тогда

желает стать просветленным?

Кто не просветлен?

Кто станет просветленным?

Кто будет просветленным?

Просветление — это твоя судьба,

что неизбежней рассвета.

Тебя не может постичь неудача

в достижении просветления.

Тебе говорили иное?

Неодолимая сила принуждает тебя.

Вселенная настаивает.

Не в твоей власти потерпеть неудачу.

К просветлению нет пути:

оно везде и всегда.

На пути к просветлению ты с каждым шагом

создаешь и разрушаешь собственный путь.

Никто не следует по пути другого.

Никто не сходит с пути.

Никто не может вести другого.

Никто не может повернуть обратно.

Никто не может остановиться.

Просветление ближе к тебе, чем твоя кожа,

безотлагательнее, чем твой следующий вдох,

и всегда вне досягаемости.

Его не нужно искать, потому что нельзя найти.

Его нельзя найти, потому что нельзя потерять.

Его нельзя потерять, потому что оно

не что иное, как ищущий.

Парадокс в том, что нет никакого парадокса.

Разве это не прескверная штука?

— Джед МакКенна —

(3) Высокие идеи

Я брожу по миру, чтобы встретить тысячи тысяч своих лиц;

Самая грязная трава

одевается в солнечный свет моей кожи:

Я стою в этом потоке,

в самом себе, и смеюсь.

Руми