дерев — все
как-то слилось и потеряло резкие очертания.
Таз с вареньем кипел, ароматные клубы испарений застилали
еще больше очертания. Общество было в прекрасном настроении, и вдруг в это время
по дорожке от дома появился казачок, который бежал с большим оживлением и,
задыхаясь, кричал:
— Старая барыня приехала!
Это приехала моя тетушка, мать Александра, которой
совершенно не ожидали, но она отличалась большой подвижностью и любила делать
сюрпризы. При известии, что она приехала,
Александр тотчас же побежал в дом и вслед за ним
побежала Валентина Михайловна, стараясь на бегу отцепить свой фартук, и
вдруг упала, и упала так, что ее не было видно. Оставшиеся
на месте доктор и нянька даже удивились, но нянька, сидевшая с ребенком,
сообразила и сказала доктору:
— Уж не упала ли барыня в канавку?
Тогда доктор побежал за Валентиной
Михайловной и нашел, что она действительно не попала на мостик и упала в
канавку, откуда ей вылезти без помощи было трудно, но, когда доктор подал ей
руку, она тотчас же встала и смеялась своему падению, которое объясняла
каким-то чудом, что ее что-то отбросило, и затем она опять побежала в дом,
встретила свекровь, переоделась, была очень мила, ласкова,
весела, и казалось, что ее благополучию ничто не угрожало. На другой день об
этом происшествии почти не было воспоминания, а на третий день на переносице
этого тоненького фарфорового носика Валентины Михайловны появилось маленькое
синее пятнышко, с которым нечего было делать, да, кажется, ничего и не нужно
было. Тетушку проводили через два дня, и тогда Валентина Михайловна сказала
доктору, что ее беспокоит немножко нос, что он болит. Доктор
дал ей какую-то мазь и стал внимательно доискиваться, отчего мог образоваться
такой синяк: в канаве, в которую она упала, не было ничего, что бы могло
зашибить, но то, что отбросило Валентину Михайловну, она припомнила, что это
была протянутая веревка, с которой сняли белье и которая, намокнув, сделалась
очень твердой; она на нее набежала, ударилась носом, и оттого сделался
синяк. Синяк этот не проходил, он только менял все цвета: из
зеленого перешел в желто-зеленый, и вслед за тем появилось гноетечение.
Врач дал еще лекарство, но оно не помогло, тогда он советовал ехать в Курск,
где был искусный врач.
Тот тоже дал лекарство — не помогло, поехали в Орел, и
должны были ехать, потому что болезнь начала делаться и беспокойной для
больной, и неприятной для окружающих. Дамы особенно сочувственно сообщали друг
другу:
— Бедная Валя, говорят, с ней делается тяжело сидеть в одной
комнате.
И в самом деле было тяжело. Были
люди, которые просто не могли переносить воздух, окружающий эту хорошенькую женщину.
Нос у нее распух, и вверху ноздрей точно что-то было засунуто. Орловский врач
ничему не помог, тогда советовали ехать в
Москву или в Киев к Караваеву. Предпочли последнее. Караваев сказал, что
поздно, что надо сделать операцию и о красоте лица думать нечего. Отчаянный муж
искал денег направо и налево, чтобы ехать в Вену, нашел их при самых тяжелых
условиях, за самые большие проценты, и повез бальную в Вену. Там не помогли, и
затем бедные супруги опять наскоро были посланы в Париж, там они обратились к Вельпо. Они жили в заведении, maison
santé[1],
занимали три комнаты и ожидали исцеления, но исцеления не последовало. Наша
милая Валя осталась без носу, и это было не худшее состояние, что она перенесла
в течение долгих месяцев, пока дошла до конца эта катастрофа.
За это время к ней не только не могли входить ее родные,
которым, может быть, и нравилось, что ее гордый нос получил такой щелчок от
судьбы, но ей не могли услужить даже самые garde-malade[2] в заведении, и я, живший тогда одно время вместе с ними в Париже,
навещал их, делал над собой отчаянные усилия, и не всегда с желательной победой:
милая женщина эта была несносна, нестерпима, нельзя было дышать в ее
присутствии, и она, кажется, это чувствовала, она постоянно держала около себя
дезинфекционные средства, прыскала свою комнату и не открывала лица. Она
носила вуаль на ленте, протянутой у нее как раз над глазами, этот вуаль
покрывал всю нижнюю часть лица и забинтованный нос, но должно было ожидать,
какой воздух был тогда, когда производилась перевязка и раны ее были открыты.
Но был один человек, который ничего этого не чувствовал и не замечал,— это был
муж и мой кузен Александр. Он не оставлял жену ни на минуту, кроме тех случаев,
когда ему надо было пойти в город и купить для нее же по ее поручению.
Судя по этим поручениям, которые она ему давала, я всегда
подозревал, что она чувствует, что с ней всем быть тяжело и что для него
полезно на время отлучиться, и она выдумывала то то, то другое незначительное дело, причем всегда
желала, чтобы он заходил ко мне, и вот он, бывало, когда придет, наскоро
изложит самым трогательным образом свои впечатления: Францию
он не порицал, он любил ее и потому, что она ему нравилась, и потому, что ее
особенно любила его жена, глазами которой он старался глядеть на все вещи в
мире, но во Франции было нечто, его оскорблявшее, нечто такое, что, по его мнению,
было хуже, чем в России. Вот об этом-то он, бывало, говорит:
— Да, страна прекрасная, и люди прекрасные, но вот я тебе
скажу,— garde-malade — ужасные женщины. Вне сравнения
с нашими крестьянками.
— Почему? — я спрашиваю.
— Ну, вообрази себе, какие низкие выдумки, что будто бы
Валя, что будто от Вали, как тебе сказать, неприятный запах, ведь это ужасно!
Он так целый год провел в этом
трогательном состоянии и ни разу не почувствовал неудовольствия, этого мало:
милая женщина лишилась носа,— значение носа на человеческом лице известно, лицо
человека без носа, как говорят, лишено своего лучшего украшения,— мой кузен
этого не заметил, он всегда продолжал говорить о своей жене как о превосходной
красавице, и в позднейшее время, когда мы все сделались уже стариками,
он говорил:
— Валя, ты знаешь, какая она была красавица, ну, теперь,
конечно, старость, но и в старости она зато премилая
старушка.
И, таким образом, никакого разрушения красоты не было, все
перипетии болезни не имели на его чувства никакого влияния, и старая няня,
остававшаяся у них в течение всей жизни, говорила:
— Истинно, сударь, имел он к ней бесчувственную любовь.
ЛитВек: бестселлеры недели
