сочинение как сатиру на нравы, а не на лица» (Неклюдова 2008: 165).

(обратно)

**55

Находясь в изгнании, Бюсси также перевел другой отрывок из Петрония — новеллу об «Эфесской матроне», о чем писал в письме к Корбинелли от 21 августа 1677 г. (см.: Bussy 1858—1859/3: 131). Сент-Эвремон признавал: «Нельзя лучше перевести несколько мест из Петрония, чем это сделал он» (Saint-Evremond 1865/1: CCCLIII; с. 184 наст. изд.).

(обратно)

**56

Ш. Сорель подчеркивает, что «понимает сатиру не как нечто неприличное и непристойное (а именно так имеют обыкновение понимать ее некоторые авторы), но в смысле древних, которые понимали под сатирой разоблачение пороков современности» (Sorel 1667: 189).

(обратно)

**57

Среди неолатинских романов первой половины XVII в. можно назвать следующие: «Сатирический роман того, кто ненавидит злобу» («Misoponeri Satyricon», 1617) Исаака Казобона; анонимное произведение «Отмщенная добродетель, или Сатира Полиэна Родосского против испорченных жителей земного шара» («Virtus Vindicate, sive Polieni Rhodienis Satyra in deparvatos orbis incolas», 1617); «Слезы правды правдолюбца» («Alitophili Veritatis Lacrymae», 1625) Клода Бартелеми Моризо, выступающее как продолжение «Сатирикона Эуформиона»; «Сатирический роман Геомемфиона из Канталя» («Gaeomemphionis Cantaliensis Satyricon», 1627) Франсуа Гюйе; «Сатирический роман против испорченных нравов испорченной молодежи» («Satyricon in corruptae inventutis mores corruptos», 1631) голландского автора Яна Беннинга Бодехеера.

(обратно)

**58

Элизабет Вудраф называет еще два «романа с ключом» второй четверти XVII в. Это «Любовные похождения Короля и Королевы, выведенных под именем Юпитера и Юноны, с описанием их великолепной свадьбы, или Моральная история Франции в царствование Людовика Справедливого и Анны Австрийской» Пюже де Ла Серра (датируется 1625 г.), а также анонимный роман «Алькандр, или Любовные похождения Генриха Великого», датируемый 1651 г. Однако первый из них не является сатирическим, а прославляет короля Людовика ХIII и его придворных; второй же описывает любовные похождения Генриха IV на манер хроники и лишен романической структуры (см.: Woodrough 1988).

(обратно)

**59

Госпожа де Монгла, вероятно, рассказала Бюсси о сочинении Мадемуазель (см.: Duchene 1995: 77).

(обратно)

**60

Помимо названных, к наиболее известным образцам жанра относятся: «Полександр» (1632—1637) Гомбервиля, «Кассандра» (1642—1645), «Клеопатра» (1647—1658), «Фарамон» (1661—1670) Ла Кальпренеда, «Ибрагим, или Великий Паша» (1641), а также «Артамен, или Великий Кир» (1649—1653) мадемуазель де Скюдери.

(обратно)

**61

Сатирический роман выступал как разновидность комической истории. Основным отличием здесь было то, что его герои имели реальных прототипов, а критика носила персональный характер. Однако очень часто сами писатели не могли провести грань между комическим и сатирическим (см.: Sorel 1667: 188).

(обратно)

**62

Попытку уйти от гиперболизации, найти «третий путь» в развитии романа осуществил также Антуан Фюретьер в своем «Мещанском романе» (1666) (см.: Чекалов 2008: 74).

(обратно)

**63

Сегре критикует галантно-героический роман за обращение к древней истории дальних стран и народов; за то, что он берет в качестве героев «достойных скифов» и «великодушных парфян», вместо того чтобы «изображать французских вельмож и принцев, чьи качества столь же совершенны, а приключения — не менее занятны» (Segrais 1990—1992/1: 19). Галантно-героическому роману он противопоставляет новеллу, которая «должна больше придерживаться истории и стараться представить события так, как они обычно происходят, а не так, как мы их себе представляем» (Ibid.).

(обратно)

**64

Речь идет о его трактате «Мнения касательно словесности и истории» («Sentiments sur les Lettres et sur l’Histoire»).

(обратно)

**65

В романе фигурирует единственное галльское название — Герговия; с другой стороны, Мазарини получает звание Великого Жреца, или Великого Друида, герцог де Кандаль — начальника галльской пехоты, Тримале командует полком галльской гвардии.

(обратно)

**66

«Мгновенное угадывание читателем-современником исторических событий, социальных связей, стоящих за персонажами, ситуациями “Любовной истории галлов”, как бы устраняло потребность изображать их», — отмечает Н.Т. Пахсарьян (Пахсарьян 1996: 26).

(обратно)

**67

«История Арделизы» начинается в 1654 г., в «Истории Анжели» повествование обращается к временам Фронды (1648—1653 гг.), обе сюжетные линии заканчиваются в 1658 г., то есть незадолго до событий, описанных в последней части романа (поездка в Руасси состоялась весной 1660 г.).

(обратно)

**68

Историю «Арделизы» с «Историей Анжели и Жинотика» связывают Кандоль, Фуквиль и Виневиль (друг Тримале). «Историю Арделизы» и «Поездку в Руасси» связывает Кандоль.

(обратно)

**69

«Да и, в сущности, разве он ей супруг? — восклицает Тримале про Леникса. — Он слышит от нее все нежности, полагающиеся любовнику. Ласки, которые она ему расточает, — не те, которых требует долг, и получает он их днем, а ведь день никогда не принадлежал мужьям» (с. 78 наст. изд.).

(обратно)

**70

В знаменитой трагедии Корнеля «Сид» испанская инфанта не должна любить заглавного героя в силу неравности происхождения (см.: DiPiero 1992: 73—89).

(обратно)

**71

Арделиза лишь мечтает о принце Лисидасе.

(обратно)

**72

Жак Прево пишет о некой эволюции женского образа в «Любовной истории галлов»: от авантюристок Арделизы и Анжели к идеальной возлюбленной автора, Белизе (см.: Prevot 1998: 1610), что представляется не совсем верным.

(обратно)

**73

Как отмечает Н.Т. Пахсарьян, «Любовная история галлов — одновременно обобщение и классификация разнообразных любовно-психологических моральных типов, нечто аналогичное “Характерам” Лабрюйера, хотя спектр этих характеров у Бюсси гораздо уже» (Пахсарьян 1996: 32).

(обратно)

**74

В высоком романе любовь выступала залогом духовного совершенствования, душевного благородства. Господин де Шенвиль благородство понимает по-другому (как социальную характеристику), отсюда двусмысленность его заявления.

(обратно)

**75

Пессимистический взгляд писателя на светское общество и любовь сравним с общим настроем прозы М. де Лафайет и «Максим» Ларошфуко. Как верно отмечает в своей статье о Бюсси Клод Рубан, «<...> за двадцать лет до “Принцессы Клевской” он смог увидеть за блестящей мишурой придворной жизни ту же мелочность, те же интриги, которые госпожа де Лафайет сделала