Ревич Всеволод Перекресток утопий (Судьбы фантастики на фоне судеб страны)

Памяти моей Тани,

моего самого строгого критика

К читателю

«Имя Всеволода Ревича хорошо знакомо российской читающей публике. В 60–70 годы, когда научная фантастика находилась на вершине своей популярности, Всеволод Александрович был едва ли не единственным профессиональным литературным критиком, занимавшимся этим „низким жанром“. Умные, ироничные, информативные, хорошо написанные статьи Ревича, не только помогали ориентироваться во все разрастающемся потоке science fiction, но и доставляли читателю удовольствие своим слогом. В глазах знатоков статья Ревича была таким же украшением очередного „молодогвардейского“ сборника, как и новый рассказ Шекли или Стругацких.» — такими словами характеризуют Всеволода Ревича составители сборника «Мир Высоцкого» (Москва, 1997).

К этой характеристике хочется добавить только несколько слов. И в те годы, и сейчас находится множество людей, которые считают фантастику и детектив литературой «второго сорта». Это, конечно, плод как терминологической путаницы (неудачная калька с английского — «научная фантастика» — неоправданно сужает рамки жанра), так и некоторой объективной несправедливости: если плохую «обычную» литературу никто не читает (а в новых условиях, в общем, и не издает), то плохую фантастику — сколько угодно и огромными тиражами. И со стороны кажется, что вся фантастика — это Г.Гаррисон и Петухов, а все детективы — Микки Спиллейн и Адамов. Однако факт, что к жанру фантастики относятся такие выдающиеся писатели, как М. Булгаков, А.Грин и Е.Замятин, а многие произведения Ф.Достоевского и Диккенса представляют собой не что иное, как добротный детектив.

В. Ревич всегда рассматривал фантастику как ЛИТЕРАТУРУ, считая, что художественное произведение, как и осетрина, второй свежести не бывает. В этой книге вы найдете множество примеров этому. Точно также он относился и к политической стороне вопроса — хотя его симпатии были решительно на стороне тех, кого теперь называют шестидесятниками, но на первом месте для него всегда содержание и художественность.

Хочется выразить благодарность за неоценимую и бескорыстную помощь в подготовке к изданию: И.В.Можейко, Г.В.Петрякову, Т.Ю.Биленкиной, а также всем-всем остальным, без кого эта книга, практически законченная моим отцом за день до своей неожиданной кончины, не увидела бы света.

Ю. В. Ревич

Сдвиг земной оси

Древний хаос потревожим,

Космос скованный низложим,

Мы ведь можем, можем, можем…

C.Городецкий

И никто не ответит: врете, ничего вы не можете, даже того, что всех вас сейчас, как слепых щенят, в помойную яму вышвырнут, понять не можете.

Д.Мережковский

Несмотря на гордое название и эпиграф, на самом деле — это вступление. Прежде чем говорить о конкретных произведениях, мне показалось необходимым пояснить свой подход даже не к самой фантастике, а к тому, почему я выбрал именно этот вид литературы, пытаясь объяснить хотя бы некоторые странности нашей истории после 1917 года, а может быть, и собственную жизнь, ведь большая ее часть прошла при советской власти, а юность, до окончания университета так и при Сталине. Возвращаясь к прошлым годам, я удивляюсь прежде всего самому себе. Как же мы могли не замечать того, что сегодня представляется таким очевидным, страшным, чудовищным? Но ведь не замечали, вернее, замечали, но продолжали верить. И хотя я сегодня пытаюсь взглянуть на многие произведения с нетрадиционной точки зрения, я, конечно, не претендую на то, что мне удалось разгадать эту сложнейшую социально-психологическую загадку, над которой бились сотни выдающихся умов. Но в свое время еще эмигрант Федор Степун, выдающийся философ-публицист, признавался:

«Хотя мы только и делали, что трудились над изучением России, над разгадкой большевистской революции, мы этой загадки все еще не разгадали».

Это было сказано давно, и сегодня мы знаем несравненно больше, чем знали многие эмигранты первой волны, а загадка все равно остается.

Пробираясь от 20-х годов к 90-м, я ни о какой истории отечественной фантастики и не помышлял. Большая часть произведений, выуженных трудолюбивыми библиографами из отравленной реки времени, здесь опущена — мне они не интересны, позволю допустить — не только мне. Нравственные, психологические, политические, исторические трагедии и конфузы, которые произошли в стране, легко рассмотреть и на других литературных примерах, и, конечно, не только на литературных. Стоит затронуть любую отрасль общественной жизни, и мы придем к одинаковым итогам, нет, скорее к одинаковым загадкам: каким образом население огромной державы за три четверти века почти поголовно превратилось в совков, как теперь из сего малопочтенного сословия выбираться, в какую сторону надо двигаться? Пусть меня обвинят в преувеличении, но фантастика в пережитых нами мутациях была одним из катализаторов, хотя бы, потому что ее до недавнего времени читали очень много, да и сейчас не обходят вниманием. Пока в том утверждении только констатация ее популярности; нравственная оценка ее воздействия впереди. Нельзя не признать, что негативного в нашей фантастике больше, чем позитивного, но я по преимуществу буду говорить о позитивном, хотя и не без регулярных соскальзываний в болото; правда, и то, что в доме Обломовых все смешалось, как сказал один из политических деятелей новейшей формации, видимо, от волнения перепутав Обломова с Облонским, так, что трудно определить, какую роль сыграл, например, в идеологической ориентации нашего юношества Александр Беляев — положительную или отрицательную.

Наперед заявляю, что я — шестидесятник. Чем горжусь. Все, что здесь написано — написано с позиций шестидесятника. Я благодарю судьбу за то, что мне выпало счастье жить в эту диковинную пору, когда история уже подписала смертный приговор строю, царившему в нашей стране, но не спешила с его обнародованием. Сейчас все старательно перекладывают вину за произошедшее на интеллигенцию, мол-де это она, она звала Русь к топору. Дозвалась. И сама же под этим топором полегла. Но если и можно винить интеллигенцию, то только за неправильную тактику. Стратегию диктовала история. Перемены назревали, как нарыв, на всем земном шаре. К первой Мировой войне русская интеллигенция имела косвенное отношение, а война все-таки разразилась. Дикие изломы кровавого века трудно расценивать