какую игру они нынче вынуждены играть. Потому к резким действиям сейчас никто не склонен.
— Неплохо бы съездить на воды, да так, чтобы тем временем в Ист-Энде порезвилась эта… сущность, — улыбнулся Иден.
— Даже не знаю, что Вам на это сказать, — грустно отозвался Гаскойн. — Как по мне, сжечь дом дотла, чтобы уморить тараканов — идея не самая блестящая. Но вы же явно пошутили, не так ли?
— Разумеется, пошутил. Продолжайте, Альвари.
— Я старался гулять там, где много людей. Это оказалось верным решением. Никого ни о чем спрашивать не пришлось. Я и так все узнал, и все почувствовал.
Сначала рядом с рынком меня остановила пожилая женщина, буквально силой втолкнула в руки pirozok и сказала: "Эк тебе душу покорежило, болезный. Но ничего, и это пройдет. Покушай вот".
И действительно, мучавшая меня головная боль отступила. Даже слегка улучшилось настроение. Хотя чувствовал я себя в целом отвратительно.
После встречи с удивительной пожилой леди, я начал замечать странности в своем состоянии и всерьез опасаться за душевное здоровье.
Ну как вам, например, такое: посмотреть на стайку подростков и ощутить радость от легкого морозца, желание слепить snezok, побегать, прокатиться с горки по раскатанному льду?
— Для джентльмена вашего возраста и положения — удивительно. И вы поддались искушению?
— Поддался, — вздохнул Гаскойн. — И, разумеется, не удержался на ногах. Вывихнул плечо, да так, что руки поднять не мог.
— Что же было дальше?
— Детишки доставили меня на санках в место, где бедолагам вроде меня оказывают неотложную помощь. Там работали почти такие же дети, разве что, чуть постарше. Один из них отобрал мою боль. И терпел ее, пока мне вправляли руку. Я навсегда запомнил его сосредоточенное лицо, покрытое мелкими каплями пота и сжатые в нитку губы.
— Что было потом?
— Потом я решил вернуться в посольство. А по дороге пара молодых людей подарила мне чувство восхищения прекрасным миром, и волшебным днем, когда у влюбленных все удается. Встреченный чуть дальше старик щедро поделился мудростью и спокойствием. Я же отдариться не смог, так же, как и не смог почувствовать ничего, кроме того, чем со мной делились.
— И вы немедленно вылетели в Лондон?
— Да, Энтони. Что мне оставалось делать? Было достаточно прогулки по городу, чтобы понять: для Короны я бесполезен. А есть свой хлеб зря… Это низко. По сравнению с этими людьми, я слеп, глух и бесчувственен. Многие из них способны видеть человека до донышка его души. Может ли вообще идти речь о традиционной дипломатии в таких условиях?
Осмелюсь задать вопрос: Вы когда-либо чувствовали себя слепым?
— Лишь однажды, когда во время охоты на лис конь вывернул меня в грязную лужу. В результате я несколько дней провел с повязкой на глазах.
— Тогда Вы поймете меня, Энтони. Зачем Короне слепой Посол?
ЛитВек: бестселлеры недели
