приплясывая, помчалось по водной глади, тешась волшебным даром…

Но, преодолев половину пути до берега, вдруг остановилась, подумала, а почему бы в такой славный денек не разреветься, крича белугой — села да и расплакалась.

— Ну, и по какому поводу хнычем? — лениво уточнил Борис Васильевич, убежденный, что в ребенке слишком много жидкости от того она ревет по причине и без.

— А я поплавать хочу! — заявила Элишка. — Но не могу!

— Зато не утонешь! — расхохотался сокол.

— Зато и не поплаваю! — продолжала реветь девчушка.

— Но, помыть то ее как-то надо. А то ведь попахивает… — отметила ворона.

— К роднику! — направил всех Бориска.

— Пойдем, вдруг, вода, струящаяся вниз, поведет себя иначе, и ты сможешь искупаться. — Оптимистично настроенная Аннутка привела девочку к удивительному роднику, бьющему из горы, которая спряталась в белой тучке. Правда идти к этому заколдованному месту пришлось так долго, что Элишка измаралась еще сильнее, по дороге гоняясь за ящерицами и мышками, объелась ягод и ими же испачкалась.

Совсем маленький водопад струился по камням горы, наполовину украшенной папоротниками, а наполовину — укрытой легким туманом. Идеальной формы пруд был любим многими птицами. К примеру, аистов здесь оказалось предостаточно, что позволило причислить их к числу настоящих ценителей здешних красот. Длинноногие птицы деловито вышагивали в воде, выискивая прыгучую пищу. Элишка, движимая исключительно хорошими намерениями, шмыгнула в озеро, пробежала с визгом под ногами аиста и рванула вперед за лягушкой, не обратив внимания на то, что позади творится: птицы стояли раскрыв клювы над рухнувшим в воду соплеменником и изредка посматривали на егозу, обратившую их обед в охоту.

Борис Васильевич лишь прикрыл глаза крылом от стыда…

— Простите ее. Она — просто ребенок. — Извинялась ворона.

— Вот! — радостное дитя хлюпнулось на коленки перед мокрым аистом, которого не так давно само же сбило с ног, и подсунуло (пожалуй, чтобы не обижался) ему крупную лягуху. Птица посмотрела на преподнесенный дар, на Элишку и не сразу сообразила, что полагается в подобных случаях делать. Во всяком случае «спасибо» застряло где-то в горле вместе с клекотом недовольства. Пока аист размышлял, прыгучая дичь взяла и ускакала, немного испугав, не ожидавшую такого подвоха девочку.

— Ой! — пискнула Элишка. — Сейчас я поймаю еще! — заявила она аисту и помчалась за новой добычей.

Ее так поглотила эта игра в догонялки, что порой лягушек и жаб вырывали из-под самого клюва уже намерившихся отобедать цапель. Те только и успевали грозно клекотать в спину егозе. Разумные птицы в итоге решили поберечься и вышли из воды. Без еды они не остались — целая горка слегка контуженных хладнокровных была выложена перед голодными пернатыми.

— Молодец, всех накормила! — похвалил, давясь смехом, сокол.

Цапли и аисты подбрасывали в воздух лягушек, и те вскоре пропадали в их клювах. Обедая, птицы еще и посмеивались, отмечая прыть и ловкость маленькой охотницы, а еще тот факт, что если так будет продолжаться, то все они ожиреют от лени, станут неповоротливыми и неподъемными. После чего попросили Аннутку и Бориса Васильевича приводить к водопаду маленькое создание только, когда в округе никого нет.

Выстиранное, разложенное на камнях платье сохло под лучами солнца. Элишка тоже пыталась согреться после купания, с загадочной улыбкой рассматривая радугу над водопадом. Черная ворона прохаживалась поблизости, хорошенько задумавшись над чем-то.

— Надо поискать тебе одежду… — Наконец проронила Аннутка. — Обязательно слетаю, поищу что-нибудь подходящее.

— Чем это плохо? — не понимала Элишка.

— Возможно, если бы ты в нем не ползала на пузе по земле, когда пыталась достать ежа, его можно было носить и носить! — ответил вместо вороны сокол.

Огромная дыра на ткани, появившаяся в ходе поисковых поползновений в кустарнике, пожалуй, была в две ладони размером. Кстати, эти самые ладошки-мерила, изрядно саднили после ласки колючек.

— Да, такой тряпкой можно теперь только полы мыть… — Комментировал изношенность наряда сокол. — Вот! Выводили на прогулку нормального ребенка, а приведем обратно оборванку какую-то!

— Не приведем… — выдала ворона.

— Правильно мыслишь! — обрадовался Борис Васильевич. — Оставим ее здесь и не будем заморачиваться по поводу одежды!

— Борис Васильевич, вы всегда таким были? — спросила вдруг чернокрылая.

Сокол замолчал.

— Во всяком случае, присмотрите за Элишкой. Я быстренько слетаю и вернусь! — и не дождавшись ответа, ворона взмыла в небо.

Оставшаяся за главного вредная птица пристально посмотрела на притихшую малышку.

— Вы меня не съедите! — уверенно заявила девочка.

— Это почему?

— Во-первых, вы уже кушали. А во-вторых, вы вовсе не злой. Просто вредничаете… — улыбнулась Элишка.

Сокол, которого совершенно внезапно перестали вообще воспринимать как угрозу, ошалело сел. Помолчал. Подумал. Придумал, как напугать ребенка. Раскрыл клюв и…

— А что делает владарь? — из-за вопроса пришлось отложить воспитательно-показательные ужастики, и уточнить:

— В смысле?

— Он же не сидит целыми днями в башне. Куда он летает? Туда, где мы с мамой и папой жили?

— К людям? — Борис Васильевич попробовал подобрать подходящие слова, чтобы объяснить маленькому созданию: — Он собирает чистые души. Детские души. Случается так, что девочки, вроде тебя, и мальчики в том мире, откуда ты пришла, болеют… и умирают…

— Как мама?

— Да, как мама, — вздохнул сокол. — Так вот, когда дети закрывают глаза, то их души улетают на свободу. Они становятся птицами.

— Когда мы летели сюда, я видела белых голубей! — поделилась наблюдениями Элишка.

— Именно голубями они чаще всего к нам и попадают. Владарь летит и собирает их в стаю, чтобы они не потерялись, не озлобились в одиночестве. Вместе с ним, они прилетают сюда. Здесь они успокаиваются, ждут своего часа и вновь улетают на землю, где опять рождаются и пробуют в очередной раз прожить чуть подольше, получить немного счастья, любви. Аннутка, к примеру, трижды возвращалась. Два раза умирала в возрасте шести лет. А на третий уже взрослой, и упросила владаря оставить ее тут.

— Три раза… — задумалась маленькая.

— А ты не хочешь обратно?

Элишка вдруг задрожала. Ничто ее больше не влекло в тот мир. Еще и вспомнилось мамино лицо… Не то, улыбчивое и красивое, а изуродованное огнем… Девочка расплакалась, чувствуя, что больше не может удерживать в себе эту боль.

— Да не бойся, никто тебя отсюда не выгоняет… — утешал