правил и щедро награждает за это, силы, с которыми сталкивалась Беатрис, воплощались в многочисленных, капризных и крайне непредсказуемых духах. Впрочем, Беатрис, скорее, чувствовала это глубоко внутри, чем ясно осознавала. Она редко задумывалась об устройстве мира, ее больше волновали вопросы менее возвышенные, зато имеющие практическое значение. Но несмотря ни на что Беатрис любила Храм Святой Хелен. От его могучей и дышащей умиротворением фигуры веяло покоем и светом, а сама Святая Хелен казалась знакомой и родной. Уильям Гласский предполагал, что образ Святой Хелен на самом деле пришел из тьмы древних веков, из времен, когда люди еще не уверовали в Создателя, и поэтому сохранил черты не то духа, не то мага, не то обоих сразу. Может, именно эти черты в ней и манили Беатрис. А может, дело было вовсе и не в них – об этом Беатрис тоже не задумывалась.

До дома миссис Смит они добрались быстро. Стоило им зайти на территорию ее садика, как Беатрис напряглась, а взгляд ее застыл. Элен погладила ее по руке.

– Что случилось? – спросила она.

– Этот сад… – прошептала Беатрис. – Какая тоска…

Даррел ничего интересного не почувствовал, зато первым увидел миссис Смит. Худощавая улыбчивая старушка появилась на пороге и приветливо помахала рукой.

– Пойдем. – Даррел подхватил обеих своих спутниц за руки и потащил к дому.

– Показывайте пациента! – распорядился он, едва они оказались в тесной от всяческого хлама гостиной.

Беатрис, все такая же оцепеневшая, устроилась на краешке дивана. Элен примостилась рядом и взяла ее за руку. Даррел хотел бы спросить, что ее напугало, но миссис Смит такие вещи слышать не стоило. Пока же суетливая старушка подозрительной молчаливости Беатрис не замечала и увлеченно рылась в бескрайнем океане вещей. В конце концов она отыскала сломанные настенные часы, с трудом дотащила их до стола и передала в заботливые руки Даррела.

– Упали, – пожаловалась она. – А все-таки семейная реликвия. Жалко.

Даррел осмотрел часы, цокнул языком и закатал рукава. Из необъятных карманов его штанов возникла отвертка, а следом еще несколько непонятных инструментов. Он осторожно снял крышку корпуса и начал ремонт. Даррел провозился с часами почти четверть часа.

– Будут бегать, как новенькие, – заверил он, прилаживая на место последние детали. – Только вы их больше не роняйте. Ведь «семейная реликвия» – это то же старье, только названное красиво, «с пафосом» как сказал бы наш учитель литературы. Если они снова сломаются, боюсь, даже я не смогу вернуть их к жизни.

– Золотые у тебя руки, – вздохнула миссис Смит, наблюдая, как ловко управляется с часами этот вечно растрепанный и похожий на сонного рыжего воробья юноша. – Сколько тебе лет? Пятнадцать?

– Шестнадцать.

– Скоро начнешь взрослую жизнь, да? – миссис Смит улыбнулась. Здесь останешься или уедешь куда-нибудь?

– Посмотрим, – туманно ответил Даррел и собрал рассыпанные по столу инструменты. – Сколько заплатите? – деловито осведомился он.

Миссис Смит хитро прищурилась.

– Пройдоха, – ласково пожурила она. – Двенадцать лаун.

– Двенадцать?! – Беатрис наконец напомнила миру о своем существовании. – Двенадцать лаун за семейную реликвию?

– Возвращенную практически из Страны мертвых, – согласился Даррел. – Если у часов она, конечно, есть.

– И сделал все за один день, – добавила Элен.

– И того выходит никак не меньше пятнадцати! – торжественно заключила Беатрис.

– Шестнадцати, – поправил ее Даррел.

– До чего меркантильная пошла молодежь, – миссис Смит покачала головой, но торговаться не стала и пошла искать шкатулку с деньгами.

– Вот бы мне еще с садом помог кто-нибудь, – пожаловалась она, когда провожала Даррела и его спутниц. – Все цветы завяли, и яблоки не родятся. А сливу хоть спиливай!

– Не надо ничего спиливать! – испуганно воскликнула Беатрис. – Все очень просто. Вам нужно выбрать одну яблоню, и повесить на все ветки венки из плюща, и месяц ходить в черном платье.

– В черном? – удивилась миссис Смит. Вообще-то черное платье удивило ее меньше всего, но сбитая с толку странными советами, она смогла произнести только это.

– Ну… как в трауре, понимаете? – попыталась объяснить Беатрис, и стало еще непонятнее. – Садовые духи живут парами, и, когда один из них умирает, второй очень грустит. Один из духов вашего сада умер, вот в чем все дело, – продолжала она, то размахивая руками, то что-то рисуя в воздухе пальцами, словно это могло помочь. – Вы только не волнуйтесь – никаких зловредных существ в вашем саду нет, этот дух, он от старости умер. Это же все сказки, что духи бессмертны, разве что только самые сильные из Белых Дам, но и это не доказано. Вам нужно погрустить вместе с оставшимся духом. Тогда она скоро оправится, и сад снова будет цвести! – Беатрис закончила свою речь и перевела дух.

Несколько мгновений миссис Смит смотрела на нее странным, озадаченным взглядом. А потом она рассмеялась.

– О, Беатрис! Вот как! Вот не ожидала, не ожидала, – миссис Смит смахнула выступившие от смеха слезы и ласково улыбнулась. – Выглядишь ты такой взрослой и серьезной, а все еще веришь в сказки?

– Это не!.. – попыталась было возмутиться Беатрис, но тут же поняла, что это бесполезно. Кто ни разу в жизни не видел настоящего мага, не такого, как она, а сильного, хорошо обученного, одним словом заклинающего ветра и бури, тот никогда не поверит, что маги существуют.

– Кажется, я и правда говорю глупости, – сказала она со смущенной улыбкой. – Мы пойдем. А вы все-таки поспрашивайте знакомых, как помочь вашему саду. Жаль будет, если такая красота пропадет.

«А она в любом случае, пропадет, – думала Беатрис, когда они шли назад через Синий мост, – ведь оставшийся дух обидится на твое холодное сердце и уйдет».

Как только они вышли за калитку тоскующего сада, Элен тут же повеселела и схватила Даррела за руку.

– За плюшками? – спросила она с жадной радостью.

– За плюшками, – кивнул Даррел, и монеты у него в кармане согласно звякнули.

Продавец в хлебной лавке, молодой полный мужчина с черными-черными, будто лакированными, усами, был верен себе. Хитрюга выбрал для них три самых жалких, кривых и уже заметно подсохших, плюшки. Беатрис оглянулась: в лавке никого, кроме них, не было. Тогда она стукнула кулаком по прилавку и посмотрела продавцу в глаза своим Самым Страшным Взглядом, который она приберегала для Самых Нехороших Личностей. Надо сказать, что глаза у нее были очень выразительные: зеленые, как трава в Проклятом лесу, что начинался недалеко от Старого Особняка, подчеркнутые черными, как крылья ворона,