шведских судов, и Кристиан был готов прислать «ограниченный контингент» своих солдат для взятия Гётеборга. Впрочем, этого не понадобилось – на следующий день, Саша сообщил, что Гётеборг признал Столарма регентом и сдался без боя.

Богдан был несколько обеспокоен, увидев, как я говорю по рации, и даже перекрестил ее. Чтобы он не боялся, я устроил ему разговор с Тимофеем на Государевом дворе. Все было хорошо, разве что Тимофей папе долго рассказывал про то, как работают трактор и бульдозер. Хорошев посмотрел на меня и спросил:

– Княже, если бы я тебя не знал, я бы подумал, что вы чернокнижники.

– Богдане, в Америке много таких устройств. И работают они не от колдовства, а от земляного масла, которое горит внутри и заставляет механизм двигаться.

– Верю тебе, княже! Скажи, а ты не возьмёшь моего сына в свою Америку?

– Но тогда ты останешься совсем один…

– У меня еще двое есть, помладше. А Тимофей очень хочет посмотреть ваши края.

– Добро!

Седьмого июня с утра мы увидели вдали маковки Святой Софии, а через час были уже там. Новгород меня потряс своей красотой и обилием древних построек. Я когда-то читал, что Иоанн Грозный сравнял город с землей, но это оказалось поклепом – оставались и древние храмы, и стена вокруг Детинца, и Торговые ряды, и множество старых домов… Народ был незлобивый, почти все окали – а кто акал, был явно приезжим – и в языке было множество незнакомых мне слов.

Мы провели там три дня, и я решил сделать этот город одним из центров снабжения, ведь город купеческий, и осенью будет несложно закупить любое количество зерна. Богдан познакомил с начальником местной артели, те взяли задаток и принялись за работу. По словам Богдана, к нашему возвращению всё будет сделано – причем в срок. Кроме того, по просьбе Хорошева, я выделил для его местной усадьбы мешок картофеля – пусть выращивают, тем более, и климат, и почвы здесь еще больше подходят, чем в Невском устье. А Вася Любушкин, мой агроном, рассказал, как его выращивать.

Утром десятого июня мы пошли дальше. Дни были примерно одинаковыми – днем мы делали привал, обедали, потом, если рядом была речка, купались – чистота здесь была в чести, чем Россия так выгодно отличалась от немытой Европы. Вечером мы останавливались либо в одном из домов Хорошева – у него были городские усадьбы и в Новгороде, и в Вышнем Волочке, и в Новом Торге, и в Твери – либо в чьем-нибудь поместье, или на постоялом дворе. Изредка приходилось ночевать где-нибудь на поляне, но и здесь Хорошев был подготовлен – для всех нас предусматривались шатры. Я спросил его, почему бы ему не окружить лагерь повозками, как в моей истории это делалось на Диком Западе. Но он только посмеивался надо мной, мол, зачем? Его люди и так блюдут всю ночь.

На всякий случай, дежурили ночью и мои люди – из четырнадцати «дворян», четыре бодрствовали первую половину ночи, четыре вторую, а потом отсыпались.

Пятнадцатого июня мы пришли в Вышний Волочок, где Богдан познакомил меня с еще одной артелью – мы договорились, что и там нам построят элеватор и амбары. Семнадцатого, в Новом Торге, мы договорились еще об одном. И мы пошли на Тверь – до нее оставалось, по словам Богдана, дня полтора.

Следующим вечером мы расположились на опушке необыкновенной красоты, в ложбинке, окруженной соснами и березами. Пели птицы, журчала речка Тверца, в которой мы с таким удовольствием искупались, небо было ясное, и когда кроваво-красное солнце стало заходить за сосновый бор, я не удержался и, по старому обыкновению, нащелкал несколько десятков фотографий.

Вдруг ночь разорвал пронзительный свист. Я выскочил из шатра, но костёр, горевший прямо перед шатрами, мешал мне что-либо разобрать. Но были слышны крики и падения каких-то тел.

И тут я услышал серию выстрелов – по звуку, сделанных из нашего оружия. Кто-то пытался убежать – но ещё один выстрел, и звуки шагов бегущего затихли. Кто-то включил фонарики, и я увидел несколько неподвижных тел у повозок.

Оказалось, что ночью на нас напала какая-то ватага, человек, наверное, с пятнадцать. Семеро из людей Богдана были убиты практически сразу – и если бы не мои «идальго», кто знает, чем эта история могла бы закончиться. Трупов нападавших мы насчитали восемь – один из них был огромным детиной с длинной бородой и «зверского вида обличьем». Увидев его, Богдан присвистнул.

– А это, похоже, Волчонок. Известный душегуб из здешних лесов.

Еще один, лежащий на животе, показался мне смутно знакомым. Мы его перевернули, и оказалось, что это был один из тех, с кем я договорился в Новом Торге. Похоже, когда я платил им задаток, один из них увидел, что у меня был полный мешок денег – и рассказал дружкам из шайки. Да, есть вероятность, что в Новом Торге так ничего и не будет построено.

Мертвых бандитов мы обыскали и закопали там же, у дороги на лужайке. А тела своих людей Богдан распорядился взять с собой в Тверь, где и отдал их одному батюшке для захоронения.

– Мамок и жен их, кто женат был, возьму на содержание – отдали они живот свой за нас с тобой, княже, – сумрачно сказал он. – А вот твои люди зело добрые. Не отдашь их мне?

– Нет, не могу, – сказал я. – Они люди не подневольные. Если их уговоришь, останутся с тобой, но, боюсь, захотят обратно домой, в наши края. Но теперь пусть они нас охраняют.

– И то добро, – сказал Богдан, подумав.

Оставшееся путешествие было скорее приятным. В Твери я договорился с очередной артелью, мы с ребятами сходили в баньку, и двадцать первого июня ушли в Москву. Наконец, двадцать пятого с утра мы увидели, как «блещут маковки церквей и святых монастырей», и скоро мы уже въезжали в ворота Земляного города. Проехав до Белого города, мы свернули с Тверской дороги. Я смотрел по сторонам, любуясь улицами русской столицы, в которой я так и не успел побывать в наше время, и не заметил, как мы оказались во внутреннем дворе какой-то большой усадьбы.

– Княже, добро пожаловать в Москву, – сказал мне Хорошев. – Идем, тебе покажут твои покои. А потом приходи, откушаем, чем Бог послал.

За обедом я начал было расспрашивать Богдана, когда к царю, и что посмотреть в городе до того, как я попаду к нему на аудиенцию. Тот взглянул на меня и сказал:

– Княже, я приказал растопить баньку. После нее и поговорим.

Баня была роскошная. Вот только веники, которыми нас хлестали дородные банщицы, были не березовыми, а можжевеловыми. А потом, раскрасневшиеся и счастливые, попивая терпкий мед из деревянных кубков, мы расположились в предбаннике. Богдан отослал девушек, наказав им нас пока не тревожить, посмотрел на меня, и сказал:

– К царю я поеду завтра, но не знаю, когда он меня