горизонте, словно волнистая вышивка на восточном ковре, проступала в голубой дымке цепочка далеких холмов. Поднимая сапогами сухую желтую пыль, я шел туда, где над горизонтом висело рыжее широкоскулое солнце. Пел про то, что видел: про степной простор, про то, как колышется трава, а ветер гонит над головой похожее на курчавого барашка облако. Пахло нагретой землей и пряным разнотравьем. И еще примешивался еле различимый запах растертой краски. На душе было необычайно легко и спокойно. Но неожиданно блаженное состояние нарушил громкий топот. Справа от меня бешеным галопом мчалось стадо копытных. Тут были и, непонятно как попавшие в степь, красавцы олени, и ее законные обитатели куланы и сайгаки. Объятые общим страхом, они пронеслись мимо, поднимая тучи пыли. Следом, не отставая, скакали и стреляли из луков охотники. На своих тонконогих, словно балерины, кобылицах, в белых чалмах и прорисованных до мелких складок кафтанах, они походили на миниатюры со страниц Шах-Наме. И, скорее всего, ими и были. А пронзенные стрелами животные, переворачиваясь в предсмертном прыжке, превращались в завитки книжного узора. Словно желтый степной ураган, охота пронеслась мимо и исчезла за горизонтом. А впереди снова началось движение. Сначала, чуть не затоптав меня, проскакали покрытые пеной степные лошади. За ними, размахивая длинными рукавами кафтанов, бежали люди. Они в страхе оглядывались, спотыкались, и снова бежали, что-то выкрикивая на ходу. Еще не понимая, что их так напугало, я тоже почувствовал страх. И тут заметил, что облака над далекими холмами как-то нехорошо сгустились. В голове промелькнуло:

   " Степная буря! Этого еще не хватало!"

   Но все оказалось гораздо хуже. Из клубящихся темно синих облаков появилось и стало на глазах расти страшное лицо. Рот его, а точнее сказать пасть, хищно ощерилась редкими изогнутыми зубами. Три выпученных, как у жабы, глаза смотрели вокруг с жестоким безразличием акулы. Лоб опоясала корона из человеческих костей и черепов. Парализованный ужасом, смотрел, как над горизонтом показалась украшенная ожерельем из отрубленных человеческих рук шея, покатые плечи, огромный живот и, наконец, голова, то ли тигра, то ли гигантского медведя, на котором ехало чудовище. Заметив меня, все три глаза тут же налились кровью. А я, опомнившись, бросился бежать, но, кажется, было поздно. Чудовище настигало. Я чувствовал, как дрожит под тяжелыми лапами земля, задыхался от смрада из пасти зверя, а спину жег кровожадный взгляд демона.

   Но даже в моей обычной жизни бывало так, что в самый тяжелый момент неожиданно приходит поддержка. Будто кто-то, когда уже не мог справиться сам, очень дозировано посылал минимально необходимую помощь. Так случилось и на этот раз. Среди клубившихся облаков я увидел парящий в небе зеленый остров. Посредине него, сомкнув ладони, в позе лотоса сидел погруженный в медитацию Будда. Казалось, он не замечал, что творилось внизу. Однако, все-таки увидел крохотного и перепуганного человека. Взгляд тут же засветился состраданием, и от островка в небе протянулась шелковое полотно. Дорожка была очень узкой и опасно прогибалась под ногами. Но другого пути к спасению не было. Хватаясь за края, я начал карабкаться наверх. Когда дополз до середины, полотно сильно натянулось. Это демон схватил его своей огромной синей ручищей и потянул на себя. Услышав треск рвущейся ткани, я успел перехватиться и, держась за оборванный край, полетел вперед на образовавшейся тарзанке. Увидев под собой воду, разжал руки и спикировал в речную волну. А через несколько секунд, отряхивая серебристые капли, уже выходил на берег в совершенно другом месте.

   Этот, нарисованный гуашью, мир не отличался разнообразием красок. Но бесчисленными оттенками серого, с редким вкраплением других цветов, выражал всю гамму настроений природы. Ветер гнул к бело-серой речной волне серо-желтый камыш. В его зарослях толстая утка чистила желтым клювом светло-серые перья. Сквозь прозрачную воду было видно, как по песчаному дну ползут прочерченные тонкими черными штрихами креветки. В сплетении веток над берегом бледно зеленая дымка соседствовала с черным и серым. Кое-где пейзаж оживляли ярко желтый плод, или экзотический цветок с вишнево-красного лепестками. А в бледно-розовом небе висели начертанные угольными мазками иероглифы, похожие на танцующих креветок. С первого взгляда полюбив этот пронизанный утонченной красотой мир, я почувствовал горячее желание здесь навсегда остаться. В тот момент даже не думал, как буду здесь жить и чем займусь. Хотелось просто раствориться в этих неярких полутонах, стать умиротворенной частичкой природы. Но долго пребывать в таком состоянии не дали. Сначала меня бесцеремонно толкнул какой-то тип. Отлетев назад, я хотел было крикнуть: " Полегче!" Но сдержался, увидев перед собой калеку. Одетый в старое кимоно безногий инвалид левой рукой опирался на костыль, правая была отрублена по локоть. Проковыляв мимо, он бросил на меня злой взгляд, и, тряхнув самурайской косичкой, попрыгал на костыле дальше. А мне вскоре опять пришлось уступать дорогу. Приземистый коренастый самурай, сгибаясь под тяжестью, тащил на плечах гейшу. Следом не спеша шествовал добродушный толстяк. Он то и дело останавливался, борясь с одышкой, и над поясом распахнутого кимоно колыхался огромный белый живот. Не успел толстяк скрыться за поворотом, как появилось похожее на огромную лягушку двуногое существо, а за ним маленький круглолицый человечек. Он нес на спине огромный мешок, на котором по-хозяйски устроились крупные, размером с большого котенка, крысы. Всю эту странную публику я видел сегодня на витринах японского зала. И даже теперь, ожившие нэцкэ, сохранили струящуюся теплоту слоновой кости. Еще не решив, что делать дальше, я пошел следом за ними. Дорога, петляя, круто поднималась в гору. Слева от меня, низвергаясь каскадами водопадов река. Кое- где, над серыми ветками изгибались крыши пагод. Дорога тем временем вывела в окруженную отрогами гор долину. Вдалеке виднелись бамбуковые хижины, а прямо передо мной колыхалась, будто сотканная из завитков огня беседка. Я сразу узнал ожившую шкатулку из китайского зала. Словно сплетение красных водорослей, она переливалась огненными языками, и сквозь них проступали силуэты играющих с пламенем драконов. Еще один не очень крупный дракон сидел у входа и мужчина в монашеском балахоне кормил его чем-то из миски.

   Внутри беседки, воплощением мирового покоя, на шелковых подушках восседал круглолицый улыбчивый