что они смогут сражаться.

Они тоже это знали. Они послали пару нервных наблюдателей в Мюнхен, чтобы узнать их судьбу. Чехи охладили пыл в дальнем отеле; фюрер не позволил им присутствовать на конференции. Советский Союз был точно так же исключен.

Тогда продолжайте этот фарс. Фюрербау был главным офисным зданием национал-социалистов в Мюнхене. Гитлер сыграл важную роль в его разработке, но она не увенчалась полным успехом. Сто ярдов в длину и пятьдесят в глубину, он был всего в три этажа высотой. Для безжалостного наблюдателя это выглядело не более чем заросшим казарменным залом.

Тем не менее Гитлер счел большого бронзового орла над входом особенно красивым. Муссолини, Чемберлен и Даладье уже были там к тому времени, когда вошли фюрер и переводчик Пауль Отто Шмидт. Как и Горинг, в модной белой униформе — он приехал на машине вместе с Даладье.

Дуче говорил с Чемберленом по-английски, а Даладье — по-французски. Он тоже в какой-то степени говорил по-немецки. Гитлер, знавший только свой родной язык, завидовал лингвистическим способностям своего коллеги-диктатора. Он утешал себя, отмечая, насколько невзрачной выглядела горстка британских и французских помощников в гражданской одежде по сравнению с его приспешниками в форме и приспешниками Муссолини.

Гитлер провел глав правительств в свой кабинет. В большой продолговатой комнате в одном конце был камин, над которым висел портрет Бисмарка. Светлые стулья и диван в тон стояли перед камином. Не было никаких именных бейджиков — даже блокнотов и карандашей для заметок. Не было никакой повестки дня. Обсуждение метнулось туда, куда следовало. У всех уже было хорошее представление о том, чем все закончится.

“Теперь, когда мы все здесь, мы должны принять решение в ближайшее время”, - сказал Гитлер и ударил одним кулаком по ладони другой руки.

Но события развивались медленнее, чем ему хотелось. Главы двух ведущих демократических государств должны были официально изложить свои взгляды. Фюрер предположил, что это для внутреннего потребления. Здесь это ничего бы не изменило.

Его самообладание начало выходить из-под контроля. “Вы ничего не знаете об ужасной тирании чехов над судетскими немцами", — громко сказал он. “Ничего, говорю тебе! Они пытают их, не проявляя милосердия. Они изгоняют их тысячами, охваченными паникой стадами. Они даже вынудили лидера судетских немцев Конрада Генлейна бежать со своей родной земли".

“Я бы не удивился, если бы опередил жандармов на один прыжок”, - сухо сказал Даладье.

“Шутите, если хотите, но я…” Гитлер удивленно остановился, услышав громкий стук в дверь.

“Что происходит?” — спросил Невилл Чемберлен.

“Я не знаю”, - ответил Гитлер после того, как доктор Шмидт перевел вопрос. “Я оставил четкие указания, чтобы нас не беспокоили”. Когда он отдавал подобные приказы, он ожидал, что им тоже будут подчиняться.

Но даже для фюрера ожидания не всегда соответствовали реальности. Стук раздался снова, громче и настойчивее, чем раньше. Гитлер вскочил на ноги и поспешил к двери. Кто-то там, в коридоре, пожалеет о том, что родился.

“Что бы он ни продавал, скажите ему, что нам это не нужно”, - сказал Муссолини на своем неподражаемом немецком. Даладье и Чемберлен оба улыбнулись, как только переводчики дали им понять, в чем дело. Гитлер этого не сделал. У него никогда не было особого чувства юмора, и это вмешательство подтолкнуло его к одному из его вулканических извержений ярости.

Он распахнул дверь. Там стоял полковник Фридрих Хоссбах, его адъютант. “Ну?” Гитлер зловеще зарычал. "Что означает это… это прерывание?”

Хоссбах был стойким человеком на пороге среднего возраста. “Извините, что беспокою вас, мой фюрер, но…”

“Но что?” — потребовал Гитлер. “Что бы это ни было, черт возьми, лучше бы это было важно”.

“Да, сэр. Я верю, что это так. — Хоссбах достал из левого нагрудного кармана лист тонкой желтой бумаги. “Вот телеграмма, которую мы только что получили. Вы должны знать, что герру Генлейну пришлось искать убежища в Рейхе из-за бесчинств чехов…”

”Конечно, конечно", — нетерпеливо сказал фюрер. “На самом деле, я только что говорил о его тяжелом положении. Что с ним происходит?”

Полковник Хоссбах облизнул губы. “Сэр, в него стреляли. Застрелен, я бы сказал. Убийца находится под стражей. Это некий Ярослав Стрибный, чех, сэр. В его паспорте указан пражский адрес.”

Гитлер уставился на него с удивлением, недоверием, а затем с внезапной безумной радостью. “Ich bin vom Himmel gefallen!” — выпалил он. Я упал с небес! вот что означали эти слова буквально, но на самом деле они выражали его крайнее изумление.

“Что нам делать, мой фюрер?” — нервно спросил Хоссбах.

Мгновение спустя настала его очередь удивляться, потому что Гитлер уплетал его за обе щеки, как француз. “Предоставьте это мне, мой дорогой Хоссбах", — ответил он. “О, да. Предоставь это мне!”

Он почти смеялся, когда повернулся к государственным деятелям, чиновникам и переводчикам в своем кабинете. Он думал о том, чтобы избавиться от Хенлейна, чтобы создать себе повод для войны против Чехословакии. Да, он думал об этом и отложил в сторону. Это было бы слишком сыро, слишком маловероятно, чтобы кто-то мог проглотить.

Но герр Ярослав Стрибный только что вручил ему этот casus belli в модной упаковке с лентой вокруг. Рейху пришлось бы казнить Стрибного как убийцу. Гитлер понимал эту необходимость и никогда не стеснялся избавляться от тех, кто нуждался в избавлении. И все равно, чего он хотел, так это приколоть медаль на грудь Стрибни. Поговорим о продвижении дела Германии…!

“В чем дело, фюрер?” — спросил Муссолини. “Судя по твоему взгляду, это действительно важно, что бы это ни было”.

“Да”, - сказал Гитлер, и последовавшая за этим пауза дала ему возможность собраться с мыслями и понять, как лучше всего использовать выпавшую ему исключительную возможность. “Действительно важно, действительно. Полковник Хоссбах сообщил мне, что Конрад Хенлейн, о котором я упоминал всего несколько минут назад, был жестоко и жестоко убит. Убит неким Ярославом Стрибным из Праги. Не удовлетворившись тем, что выгнали его из Судетской области, чехи последовали за ним в Германию и прикончили его здесь”.

“Дио мио!” — воскликнул Муссолини, выпучив глаза от изумления.

Доктор Шмидт переводил для Чемберлена. У Даладье был свой собственный переводчик. Лидеры двух демократий уставились на фюрера, разинув рты. Чемберлен что-то пробормотал. Гитлер пристально посмотрел на Шмидта. “Он говорит, что с трудом может в это поверить, мой фюрер”, - сказал переводчик.

“Ну, я тоже с трудом могу в это поверить”, - сказал