они что-то записывали, им, как правило, удавалось бы понять друг друга. Но португальский всегда звучал странно — звучал неправильно — в ушах испанца. Обратное тоже должно было быть правдой, но пилот ни разу не подумал об этом.

И его важный пассажир не закончил: “Это самолет, который доставит меня обратно в Испанию, обратно в мою страну — и Испания станет моей страной, как только мы разберемся с республиканским сбродом. Это… что говорит Мэтью? — драгоценная жемчужина.” Он снова перекрестился.

Как и Хуан Антонио Ансальдо. “У вас душа поэта, ваше превосходительство”, - сказал он. Генерал Санджурджо улыбнулся, как кот перед кувшином сливок. Ансальдо тоже так думал, но только про себя; немного разумной лести, особенно с неожиданной стороны, никогда не повредит. Но у него также было серьезное замечание: “Я рад, что вы решили не подвергать опасности самолет — и себя, более ценную жемчужину — с этими сундуками. Испания нуждается в тебе”.

“Ну, да", ” самодовольно согласился Санджурджо. “Кто будет командовать силами правых, силами истины, против атеистов, коммунистов и либералов в Республике, если со мной что-нибудь случится? Миллан сбился с пути?”

“Я так не думаю, сэр!” — воскликнул Ансальдо, и это не было лестью. Астрей, основатель Испанского иностранного легиона, был очень храбрым человеком. Колониальная борьба стоила ему руки и глаза. Он все еще возглавлял Легион, чей боевой клич был “Да здравствует смерть!” — Да здравствует смерть! Такие люди были ценны в офицерском корпусе, но кому понадобился бы такой фанатичный скелет, руководящий страной?

“Буэно. Я тоже так не думаю.” Да, Санджурджо звучал самодовольно, все в порядке. А почему бы и нет, когда он держал восстание на ладони? Он не смог удержаться, чтобы не назвать имя другой возможной замены: “Или как насчет генерала Франко?”

“Вряд ли, ваше превосходительство!” Опять же, майор Ансальдо имел в виду то, что сказал. Никто никогда не ставил под сомнение мужество Франсиско Франко, даже если он не проявлял его так демонстративно, как Миллан Астрей. Но пухлый маленький генерал не был великим лидером людей. С личностью Санджурджо он мог стоять рядом — мог, при необходимости, противостоять — Муссолини и Гитлеру. Франко? У Франко было все тепло, все волнение, как у погашенной почтовой марки.

“Нет, совсем не похоже”, - сказал генерал Санджурджо. “Как только я доберусь до Бургоса, может начаться настоящее дело по приведению Испании в порядок".

“Si, сеньор", ” еще раз сказал Ансальдо. Легкий самолет продолжал гудеть: к Испании, к Бургосу, к победе, к рождению совершенно нового мира.

29 сентября 1938 года — Мюнхен

Адольф Гитлер не был счастливым человеком. О да, он собирался заполучить Чехословакию. Англичане и французы пришли сюда, чтобы отдать ему его ненавистного соседа — что за аборт в стране! еще одно преступление Версаля! — все это преподнесено на блюдечке с голубой каемочкой, готово к закланию.

Но, несмотря на всю суету, которую судетские немцы подняли внутри Чехословакии (суета, организованная Рейхом), для Гитлера славянское государство не было самоцелью, а только средством достижения цели. Конец был господствующим в Европе. Если бы для этого потребовалось бросить партию судетских немцев, которую он так долго кормил и поил, он бы бросил ее, как боевую гранату.

Прибрать к рукам Чехословакию было бы неплохо, да. Но чего он действительно хотел, так это войны.

Он был готов. Он был убежден, что враг — нет. Чемберлен и Даладье не стремились бы так трогательно продать своего союзника вниз по реке, если бы это было так.

Проблема была в том, что они были слишком нетерпеливы. Они продолжали из кожи вон лезть, чтобы пойти на любые уступки, которых он требовал. Чем больше они уступали, тем меньше у него было оправданий для отправки в вермахт.

Его генералы вздохнули бы с облегчением, если бы он получил то, что хотел, без боя. Он был недоволен тем, как нерешительно многие из них готовили себя и свои подразделения. А у Муссолини, хотя он и был хорошим парнем, подбородка было больше, чем яиц. Дуче продолжал настаивать на том, что Италия не готова сразиться с Англией и Францией и не будет готова еще два или три года.

“Думмкопф", — пробормотал Гитлер себе под нос. Истинный смысл, которого Муссолини не понял, заключался в том, что Англия и Франция не были готовы. Они не только не хотели войны, но и их заводы не были приспособлены для нее. А русские были в еще худшем состоянии. Казалось, каждый день Сталин убивал нового генерала или горстку из них. Когда красные устроили чистку, они не валяли дурака.

Генерал Санджурджо понял это. Испания стояла вчетверо позади Германии. Ну, на самом деле Испания отставала от Германии примерно на два с половиной квадрата; коммунисты и анархисты Республики все еще держались за остальную часть пострадавшей страны. Но у Санджурхо было присущее испанцам чувство чести и долга. Он сделает все, что в его силах, против врагов своего благодетеля.

Время было сейчас. Фюрер чувствовал это нутром. Из всех даров, которыми обладал великий правитель, знание того, когда нанести удар, было одним из самых важных. Он показал, что у него это есть, когда избавился от Эрнста Рема в Ночь длинных ножей, и снова, когда он проглотил Австрию во время аншлюса. (О, ладно — Путч в Пивной не совсем удался. Но это было пятнадцать лет назад. В те дни он все еще изучал, какой конец наступил.)

Он был готов сражаться. Вермахт и люфтваффе были готовы, даже если некоторые генералы пытались тянуть время. Даже если французы и англичане объявят войну, когда он нападет на Чехословакию, он был уверен, что они ничего особенного не сделают на Западе. Они будут ждать, они будут колебаться… А потом, как только он втопчет чехов в грязь, он развернется и разобьет их тоже.

Да, он был готов. Но высокий, с аистовой шеей Чемберлен — с Даладье, бегущим за ним по пятам, как приземистый, смуглый маленький недоученный щенок, — тоже был готов: готов передать ему Чехословакию вообще без боя. Британский премьер-министр так презрительно отнесся ко всему этому делу, что даже твердолобый фюрер постеснялся бы приказать танкам двигаться вперед, а бомбардировщикам взлетать. Чемберлен, черт бы побрал его неуклюжую душу, отдал так много, что Гитлер не мог требовать большего. Больше нечего было дать.

И вот они разыграли эту шараду здесь, в Мюнхене. Гитлер и Муссолини, Чемберлен и Даладье сели вместе и спокойно договорились о передаче Судетской области — и ее горных барьеров, и ее укреплений, уступающих только линии Мажино — из Чехословакии в Германию. Без этих работ у чехов не было ни малейшего шанса на то,