в нем Митю, так же как и Дмитрий Константинович не узнал в сгорбленной, повязанной черным платком старухе пожилую статную и добродушную школьную нянечку. Он уходил от нее, высокий и широкий в плечах, уверенно шагая, словно раздвигая улицу в обе стороны. От его фигуры на женщину повеяло гордым спокойствием и силой. И ее охватило вдруг радостное удовлетворение, чувство, хорошо знакомое счастливым матерям, — словно этот рослый человек в красноватом кожаном пальто был ее сыном.

Девочки из деревни Мастиновка

…Рыжая лошадь, оседая на задние ноги, крупом удерживает налезающую на нее пролетку. В пролетке — двое: кучер в сером армяке и по-хозяйски развалившийся плотный мужчина в сером пальто и в соломенной шляпе. Рядом с закинутой оскаленной мордой лошади — старуха в длинной серой юбке, в синей кофте, в шляпе, которая поверх повязана еще шалью. Старуха властно, как укротительница, смотрит на лошадь. И лошадь из-под дуги диковато глядит на старуху, которая пытается обуздать ее на крутом спуске… У края серой дороги — серая избушка под нахлобученной кровлей. Серое сгорбленное деревцо вдали. Уныло. Жарко. Пыльно. Серо-серо…

Картина «На крутом спуске» принадлежит кисти замечательного русского художника К. А. Савицкого и находится в Пензенской картинной галерее. Здесь же — работы менее известных художников: портреты помещиков и купцов — бывших хозяев города и окрестных мест.

Девушка-экскурсовод, которая попросила называть ее просто Ниной, процитировала мне слова Н. С. Лескова о Пензе купцов и дворян: «…полицейские чины грабили людей на площади… губернатор собственноручно бил людей нагайкою… Словом, это уже был не город, а какое-то разбойное становище». От себя Нина добавила:

— А богатый помещик Захарьин отправлял белье для стирки из Пензы в Париж. Он был ужасный картежник. Когда ему во время карточной игры сообщили, что его жена умирает, он ответил: «Пусть подождет!»

В Пензе тогда было 153 кабака и более двадцати домов терпимости.

— Откуда вы знаете все это?

Девушка ответила очень серьезно:

— Седая древность при всех обстоятельствах останется для будущих поколений необычайно интересной эпохой. Так сказал Энгельс. Я изучаю давнее прошлое.

Да, конечно, для молодежи эпоха Захарьиных, Карповых и Ховриных — «седая древность»!

Нина оставила меня перед картиной Крамского «Голова старика» и вернулась через несколько мину расстроенная.

— Пока я разговаривала с вами, опять неприятность из-за сестер!

— Какая неприятность? Из-за каких сестер?

— У нас сейчас экскурсия из деревни Мастиновка Бессоновского района, из школы-семилетки. Записали в книгу отзывов, что больше всего им понравилась картина «Сестры». А ведь это типичная салонная живопись!

Две школьницы еще стояли перед большой картиной, изображавшей двух упитанных девочек в локонах, в кружевных с огромными голубыми бантами ночных рубашечках.

Нина уже рассказывала мне об этой картине. Художник И. К. Макаров, умерший еще в 1897 году, написал внучек жены Пушкина Натальи Гончаровой. Одна из сестер, изображенных на картине, Елизавета, всего несколько лет назад умерла в Пензе, дожив до 80 лет. Когда-то ей было присуждено первое место на конкурсе красавиц в Париже, а потом она сама не верила этому. Нина говорит, что нередко, стоя перед картиной «Сестры», старуха громко шептала: «Неужто была красота такая?.. Шелка, кружева…»

Я спросила у сестренок из деревни Мастиновка, Вали Кузьмировой и Оли Кузьмировой, что им понравилось в картине «Сестры»?

— Хорошенькие! — сказала Валя.

— Одеты красиво! — вздохнула Оля. — Шелк, кружевца!

И тогда до меня, как говорится, полностью «дошло» беспокойство молодого искусствоведа-экскурсовода Нины. Я поняла, что ее встревожило это «эхо» давнего прошлого, притягательность мишуры.

У девочек из сельской школы было пока лишь смутное представление о нарядах: вряд ли шелковые платья и кружевные сорочки уже имелись у них. Но я согласилась с Ниной в том, что человеку приобрести наряды в конце концов не так уж трудно. Сложнее научиться понимать, что красота не ограничивается прилавком универмага.

Нина схватила за руки девчонок и повела их к синей речке и золотисто-белым облакам левитановской «Весны», к вечерним деревьям голландского художника XVII века Мейндерта Гоббема.

Потом я вышла на улицу вместе со школьницами. На лотке под навесом продавались репродукции с работ лучших художников, выставленных в картинной галерее. Девочки стали рассматривать открытки.

— Чудачка! Тогда не хватит на мороженое! — услышала я. И увидела, как смущенная Оля Кузьмирова снова завертывает только что вынутый гривенник в носовой платок. В коротеньком поединке между искусством и лакомством мороженое пока одержало верх! К счастью, экскурсовод Нина не видела этого — она, конечно, очень расстроилась бы.

Но ведь истинные победы достигаются не сразу!

…Девочки в дешевых ситцевых платьицах шли по улице, с наслаждением ели мороженое и, конечно, не предполагали того, что они сами очень красивы — сельские школьницы под живыми зелеными сводами чистой, широкой, обсаженной молодыми липами улицы. Город отдаленно шумел внизу.

Лет пятьдесят тому назад, может быть, именно здесь, на крутом спуске, в серой пыли, пыталась властная барыня удержать рыжую лошадь, запряженную в пролетку.

Бог долголетия

Лида влюбилась в Олега с одного взгляда. Сколько лет были знакомы! (То есть, конечно, точнее — два года были знакомы). Сколько раз встречались на теннисных кортах! А влюбилась Лида внезапно, в метро. Она стояла выше Олега на одну ступеньку для того, чтобы быть с ним одинакового роста, и, смеясь, стряхивала снег, чудесный, сухой, искристый январский снег, сначала со своего синего пальто, потом с каракулевого воротника Олега. В этот момент Олег повернул голову, молча взглянул на Лиду. И Лида влюбилась. Олег вдруг показался Лиде очень красивым: его небольшие серые глаза блестели, тонкие губы — да, они тоже были красивы!..

В метро надо было прощаться. Олегу ехать к станции «Сокол», а Лиде — к «Площади Революции». Обычно, прощаясь, они говорили: «Когда в следующий раз играем?» Или: «Позвони, когда узнаешь, с каким счетом Дмитриева выиграла у Преображенской!» Или: «Смотри, не схвати двойку на зачете, а то на сбор не попадешь!» Обычно… Но на этот раз Лида ожидала от Олега каких-то совершенно особенных слов. Они были произнесены.

— Я очень прошу тебя пойти со мной в следующую субботу на