впечатлений даст за те же деньги, что и новая бритва. В наше время главное – уметь отдыхать. А то все сидят в этих своих скорлупках, скрюченные ракообразные и офисный планктон, работают, работают, работают что-то там себе вечно, домой приходят и снова работают, не с компьютера так с ноутбука, не с ноутбука так с планшета. Какой-то мир «типичных козерогов», кому не позвонишь в субботу – «Что делаешь?» – «Работаю» отвечает! О как! Ну, нельзя же так, люди! Сами себя что ли не любите? Надо ж меру знать, уметь расслабиться, отдохнуть хорошенько! Отвлечься от всего этого груза дел, ответственности, незаконченных проектов, висящих задач, домашних обязанностей… Превращаемся в каких-то роботов. Дом-работа, дом-работа, что это такое?!

Вот мы хотя бы полезным делом занимаемся – продаём загородный уют. Место, где можно и шашлыков нажарить, и картошку запечь, и по грибы в лесок сходить, да и черники набрать. Детям бассейн и площадка для игр, поляны для бадминтона всякого. А заодно и на речку ближайшую за рыбой выбраться можно, посидеть тихо с удочкой, красота! «Волки» эти как раз на левом берегу реки Ут удачно расположились! Сейчас разгребу будущий рай для семейных гнёздышек, отправки туда своих бабушек, а к ним детей и внуков на лето. И деревенька процветать начнёт, вздымаясь из захолустья в ухоженный цивилизацией посёлок, и мы при деньгах, все счастливы. Так и должно быть.

– Пётр Панкратов? Ильич? – спрашивал у меня, сверяясь, местный участковый, – Паньков Георгий Владимирович, старший участковый Ачитского городского округа, – медным тоном чеканил он приветствие на мой ответный кивок головы, – Здравия желаю и приветствую в наших краях.

– Ильич, да не «тот», – усмехнулся я, – Даже Пётр Ильич, а всё равно не «тот», – протягивал ему свой паспорт, дабы он убедился, что встретил того, кого надо.

Документы он сам не требовал, но это мне Степаныч велел всё ему показать, а приказы начальства, они обычно не обсуждаются. Паньков этот плечист, могуч, почти вдвое шире меня, подтянутый такой, прям пешком меж своими деревеньками словно бегает, в форме себя держит. По крайней мере, не вижу рядом ни его машины, ни служебного сопровождения с водителем-напарником, ни даже велосипеда какого-нибудь.

А вот табличка «Ачит» здесь совсем старенькая, её б тоже заменить неплохо бы в ближайшее время. Зато герб красивый, с лебедем. Впрочем, мне дома продавать не здесь, а в «Волках», с ударением на «а», как начальник просил. Так что главное, как там будет всё выглядеть, особенно на въезде. Если мы там из деревни «Садовое товарищество» устроим, то ещё и ворота с будкой-сторожкой возводить ребятам придётся, ограду, может, какую вправо-влево от входа, скорее для красоты. Нельзя ж всё ограждать, как люди в лес ходить будут и на речку, так символически всё оформить под опрятный вид, навести марафет.

– А по документам «тот», – не понял он, кажется, моих шуток про Ленина и Чайковского, возвращая паспорт, – Ну, что? Пожуём, перетрём немного и пойдём на «Волков» глядеть, – криво улыбнулся мне старший участковый, приглашая пройти на территорию посёлка.

– Перетрём? А случилось чего? Сразу деревню смотреть не поедем? – удивился я, шагая следом.

– Да напасть тут стряслась, болезнь какая-то, – показал он мне на переходившего с авоськами, в которых громыхали бутылки молока, мимо нас тощего пожилого прохожего, у которого на шее виднелся крупный красный нарыв, а вокруг ещё несколько волдырей поменьше.

– Эпидемия что ль? – не пожелал я даже идти дальше.

– Да вот чёрт её знает, Пётр Ильич, с неделю такое. Может, и раньше отдельные симптомы были, да теперь повально народ с язвами ходит. Точнее дома сидит, у нас карантин, ты гляди, как пустынно, – показывал он мне на улицы с редкими прохожими и людьми, стоящими возле своих домов где-нибудь во дворе или в огороде, – В магазин по одному ходят, – проводил он взглядом того бородача в шерстяной шапке и тёмно-бурой куртке, с сетками в руках, на волдырь которого пялился и я, слушая участкового.

– Вам бы с санэпидемстанции тогда кого-то, – был я всерьёз взволнован.

– Да приезжали уже, осматривали народ, оставили своих врачей, мажут там, следят, протирают… Легче пока не становится. Детей всех, кто ещё не заболел, решено в Екатеринбург увезти по интернатам, старики все опухшие, у многих взрослых тоже проявляется за эту неделю: на ногах, шее, чаще всего на спине вздувается, свитер не надеть, куртку не застегнуть, понимаешь? Ходят, как с горбом, бедолаги. Вот автобусы с социальными работниками приехали днём, ребятню собирают. Там ж визги-слёзы, у матерей дитя отбирать. Так ради их же блага! Взаимного! – рассказывал он, – И родители малышей не заразят, и те будут в безопасности, накормлены, ухожены. У вас ж там неплохие интернаты в центре, да? – обратился он ко мне, а я аж обомлел от вопроса.

– Ну, да… Наверное… – только и промямлил в ответ, мне-то почём знать вообще?!

Описанной им суматохи с истериками на въезде в город слышно особо не было. Всё происходило где-то поглубже, но какие-то стоны и вопли иногда доносились. Не факт даже, что от матерей, может то были поражённые недугом страдальцы. Тем более, если болезнь и вправду доставляет столько дискомфорта.

Где-то вдали увидел двух человек в больничной спецодежде и бледно-бирюзовых масках на лицах, стало как-то не по себе. Не люблю я врачей, сам не знаю почему. Наверное, это что-то из детства, боязнь уколов, забора крови и вообще любой боли, которую тебе причинили эти люди в белых халатах.

– О чём перетереть-то хотел, – остановился Георгий Владимирович, – За руку ни с кем не здоровайтесь здесь и в «Волках». Старайтесь не касаться, не обниматься с приятелями, если таковые есть. Все утверждают, и местные, и доктора из центра, что это всё проклятый Борщевик Сосновского, мерзкое растение, которое в солнечные дни обжигает до подобных волдырей. То ли споры его летают в воздухе, то ли у кого растёт тут. Но я сам не знаю, оно это или вирус какой. На всякий случай дистанцию держите от местных, чтобы через дыхание не заразиться, мало ли что. Врачи сейчас всё ещё выясняют, что такое да как передаётся, почему настолько острая аллергическая реакция у людей пошла. Скоро маски завезут, думаю, если что-то серьёзное, пока только сами в них расхаживают, даже мне и моим ребятам не выдали, сторожи, мол, покой селян, как хочешь! Я-то закалённый, ко мне всякая зараза обычно не пристаёт, – хвалился он, – Но глядя на вот это всё, – оглядывал он спину одного, сгребавшего граблями листву, человека, который уже и рубашку накинуть был, видимо, неспособен из-за нарывов, – Уже начинаю волноваться. Борщевик, не борщевик, чёрт его знает, Пётр Ильич.

– Я вернусь тогда,