- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (51) »
задичали; деревья стоят осыпанные сливами, фигами; больше всего миндаля – его целые десятины; из высокой травы глядят розы, мальвы и всевозможные цветы; редко кто прикасается к ним и к плодам.
Даже певчие птицы покинули эти места; их заменили стаи куропаток, тысячи перепелов да дикие кабаны.
Иногда в глухой лесной чаще, у входа в сумрачное ущелье, встает безмолвная сторожевая башня – привидение еще римских времен – или развалины замка с черными впадинами окон. Встречаются остатки загадочных, древних дорог, ведущих в неведомую глушь и глубь лесов, куда уже многие века не забредала человеческая нога… Кто их проводил и мостил, зачем, кто жил в башнях и замках – тайна!
Медведи, кабаны и лихорадка – вот главные владыки этих дебрей.
Путник, бредущий по промоинам, заменяющим здесь дороги, редкость; иногда он останавливается и прячется за куст или за ближайший могучий чинар: чудятся голоса и топот ног солдат пограничной стражи или комитов… но нет!.. это вереница желто-черных черепах показывается навстречу и, тяжело ступая, направляется на водопой; впереди стучит самая большая, шествие замыкает наименьшая. Их здесь тысячи!
Горные цепи вздымаются одна за другой; волны их идут к югу; с последнего перевала открывается бирюзовое озеро Дойран, привольно разлегшееся в широкой долине; за ним, в синем тумане, опять встают горы – там уже Греция. А по эту сторону, вдоль берега, укрепленного набережной, тянутся извилины улиц мертвого города того же имени, что и озеро.
Крыши на домах его, большей частью двухэтажных, провалились; узкие улочки и площадь заросли бурьяном и кустами; в проломах окон горят красными огоньками яркие цветы гранат.
Кругом – ни души… одни ящерицы млеют на стенах, пригревшись на солнцепеке… полное безмолвие…
А подымешь вверх глаза – под самыми облаками на выступе скалы завидишь где-нибудь недвижное, черное пятнышко: это чувар или чабан, бродящий со стокой (отарой) овец, стоит на обрыве и смотрит на мир, лежащий у ног его.
Когда сумерки начнут заполнять ущелья и поползут к вершинам гор, на том месте яркой звездой загорится костер; чуть поодаль от него тесными валами укладывается стока; густой запах баранины пропитывает воздух.
Вокруг огня размещаются на ужин усатые, суровые чувары; под стать ночи, все на них черное – штаны, куртки, расшитые тесьмой, круглые шапочки; на плечах у всех накинуты белые войлочные чапаны… Позади людей, тоже ожидая ужина, сереет кольцо из огромных лохматых собак.
Вызвездит небо, кончается «вечера», люди и псы ложатся ближе к костру, но сон не приходит сразу – начинаются неторопливые разговоры… Много чудного услышишь в такие ночи от чабанов!..
…Возвращался из Струмицы Душан Проданович в село под Джевджелией, да засиделся по дороге со знакомым в свратиште (постоялый двор) за фляшицей ракии и собрался уходить уже под вечер. Уговаривали его заночевать, напоминали, что коль ночь захватит в лесу, будет худо: зверя встретит – это еще полбеды, а ведь по дорогам мертвецы – упыри – бродят, прохожих ждут, чтобы кровь у них высосать: от этих спастись можно разве чудом! Лишнее выпил Душан, да и торопился к тому же; решил, что поспеет к сумеркам дойти до ближайшего села и наверстает потерянное время. Перекинул он за спину суму, взял свой штап – палку с комлем на конце – и пустился в путь. Прошагал с час времени – вспомнил, что есть другая дорога – ближайшая: стоило только взять влево, перевалить хребет, а там, по ущелью, уже рукой подать до села. Бодро свернул Душан в сторону, песню замурлыкал; радостно ему почему-то стало, весело! Перебрался по седловине через гору, спустился по каменной осыпи в ущелье; там уже тень сырая залегла; выше, на бледном небе, скалы пурпурно-золотым узором горели. Лес становился гуще; ручей шумел и белел между крупными валунами; начали меркнуть снизу вверх зубцы гор; под столетними деревами сгустились сумерки. И вдруг Душан остановился, как над пропастью: вспомнил, что не должно было быть речки в знакомом ему ущелье!.. Холодок протек между лопатками. Озирнулся он – и лес не тот: не редкий дубняк, а седостволый – чинаровый. Повернулся Душан, заспешил назад. Вьется ущелье; не смолкает говорливый поток, нет и следа осыпи! Наконец, показалась открытая полоса ее; с трудом взобрался Душан на перевал и снова спустился: опять шумит речонка, опять чинаровый лес кругом… Замерло сердце у Душана! Ночь заходила; надо было спешить, но куда броситься? Начали проступать звезды: мерцало их очень мало и определить направление было нельзя. Душан наугад пустился вниз по течению. Стал всходить месяц; пепельно-синий свет залил вершины гор и все ущелье. Речка начала дымиться; среди деревьев расползался туман – будто мертвецы в саванах перебегали от ствола к стволу, от черной глыбы к другой… в ветвях над головой сверкали огненные глаза, тянулись посыпанные сине-зеленой чешуей длинные руки. Спотыкаясь о камни, торопливо шел Душан дальше. Лес, наконец, как отсекло – впереди раскинулось темное поле; тропка сделалась шире, стала полого забирать в гору – значит, близко находилось селение. Долго ли, коротко ли – завиделось впереди что-то обширное, белое; всмотрелся Душан – хаты рассыпались по скату горы. Позднее время стояло – ни огоньков не видать было, ни лаю собачьего не слышалось. Из последних сил прибавил хода Душан, почти побежал к селению. Добрался до первого дома и прямо к окошку метнулся – хотел постучать в раму – ан нет ее, дыра в стене чернеет; сунул Душан в нее голову – нежитью дохнуло, гнилью… не имелось и двери. Душан поспешил к другой хате – и та стояла пустая, заброшенная, месяцем посеребренная. Такими же и остальные оказались – в давно брошенное селение человек попал! Что тут будешь делать? Дальше идти сил нет, да и куда же? В лес спускаться ночевать – еще страшнее, холодно, сыро!.. Огляделся Душан, наметил домик получше других и заглянул в него. И в нем от двери и окон оставались только дыры. В одно окошко свет месячный вливался: ни лавки, ни чурбана в горенке не было, как метлой была выметена; в дальнем углу печь большая стояла. Перекрестился Душан, переступил через порог и за перегородку заглянул – там другая горенка, только поменьше, тоже совсем пустая, имелась. Скинул Душан с плеч котомку, очертил с молитвой ножом между стеной и печью на плотном земляном полу круг и стал в нем устраиваться на ночь. Хоть и раскрыт был со всех сторон приют, а все же спокойнее, чем в лесу! Сунул Душан сумку в изголовье, положил рядом с собой штап и нож, растянулся на полу и как потекла усталь из ног в землю… Приник немного погодя ухом – тишина везде нерушимая!.. месяц желтый прямо в лицо глядит,
…Возвращался из Струмицы Душан Проданович в село под Джевджелией, да засиделся по дороге со знакомым в свратиште (постоялый двор) за фляшицей ракии и собрался уходить уже под вечер. Уговаривали его заночевать, напоминали, что коль ночь захватит в лесу, будет худо: зверя встретит – это еще полбеды, а ведь по дорогам мертвецы – упыри – бродят, прохожих ждут, чтобы кровь у них высосать: от этих спастись можно разве чудом! Лишнее выпил Душан, да и торопился к тому же; решил, что поспеет к сумеркам дойти до ближайшего села и наверстает потерянное время. Перекинул он за спину суму, взял свой штап – палку с комлем на конце – и пустился в путь. Прошагал с час времени – вспомнил, что есть другая дорога – ближайшая: стоило только взять влево, перевалить хребет, а там, по ущелью, уже рукой подать до села. Бодро свернул Душан в сторону, песню замурлыкал; радостно ему почему-то стало, весело! Перебрался по седловине через гору, спустился по каменной осыпи в ущелье; там уже тень сырая залегла; выше, на бледном небе, скалы пурпурно-золотым узором горели. Лес становился гуще; ручей шумел и белел между крупными валунами; начали меркнуть снизу вверх зубцы гор; под столетними деревами сгустились сумерки. И вдруг Душан остановился, как над пропастью: вспомнил, что не должно было быть речки в знакомом ему ущелье!.. Холодок протек между лопатками. Озирнулся он – и лес не тот: не редкий дубняк, а седостволый – чинаровый. Повернулся Душан, заспешил назад. Вьется ущелье; не смолкает говорливый поток, нет и следа осыпи! Наконец, показалась открытая полоса ее; с трудом взобрался Душан на перевал и снова спустился: опять шумит речонка, опять чинаровый лес кругом… Замерло сердце у Душана! Ночь заходила; надо было спешить, но куда броситься? Начали проступать звезды: мерцало их очень мало и определить направление было нельзя. Душан наугад пустился вниз по течению. Стал всходить месяц; пепельно-синий свет залил вершины гор и все ущелье. Речка начала дымиться; среди деревьев расползался туман – будто мертвецы в саванах перебегали от ствола к стволу, от черной глыбы к другой… в ветвях над головой сверкали огненные глаза, тянулись посыпанные сине-зеленой чешуей длинные руки. Спотыкаясь о камни, торопливо шел Душан дальше. Лес, наконец, как отсекло – впереди раскинулось темное поле; тропка сделалась шире, стала полого забирать в гору – значит, близко находилось селение. Долго ли, коротко ли – завиделось впереди что-то обширное, белое; всмотрелся Душан – хаты рассыпались по скату горы. Позднее время стояло – ни огоньков не видать было, ни лаю собачьего не слышалось. Из последних сил прибавил хода Душан, почти побежал к селению. Добрался до первого дома и прямо к окошку метнулся – хотел постучать в раму – ан нет ее, дыра в стене чернеет; сунул Душан в нее голову – нежитью дохнуло, гнилью… не имелось и двери. Душан поспешил к другой хате – и та стояла пустая, заброшенная, месяцем посеребренная. Такими же и остальные оказались – в давно брошенное селение человек попал! Что тут будешь делать? Дальше идти сил нет, да и куда же? В лес спускаться ночевать – еще страшнее, холодно, сыро!.. Огляделся Душан, наметил домик получше других и заглянул в него. И в нем от двери и окон оставались только дыры. В одно окошко свет месячный вливался: ни лавки, ни чурбана в горенке не было, как метлой была выметена; в дальнем углу печь большая стояла. Перекрестился Душан, переступил через порог и за перегородку заглянул – там другая горенка, только поменьше, тоже совсем пустая, имелась. Скинул Душан с плеч котомку, очертил с молитвой ножом между стеной и печью на плотном земляном полу круг и стал в нем устраиваться на ночь. Хоть и раскрыт был со всех сторон приют, а все же спокойнее, чем в лесу! Сунул Душан сумку в изголовье, положил рядом с собой штап и нож, растянулся на полу и как потекла усталь из ног в землю… Приник немного погодя ухом – тишина везде нерушимая!.. месяц желтый прямо в лицо глядит,
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (51) »