Тара Роси Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом

01. Дракон

Плотная, непроглядная завеса звёздной пыли, оседая, тяжёлым одеялом легла на раскалённый шар, обволакивая его, словно перламутр песчинку в тесной раковине моллюска. Разрастаясь, каменея, кокон скрывал жар тяжёлой жемчужины, заточал её мощь в прожорливом чреве. Последняя искра раскалённого шара тонкой лентой легла на безжизненную твердь. Извиваясь, ворочаясь в пыли, старалась достать до материнского жара, но тщетно. Мелкие камни липли к огненному тельцу, чешуёй скрывая золотую кожу, превращая искру в иное существо. Становясь всё больше и больше, пожирая тлен умерших звёзд, оно поднялось над клубящимся хаосом, вскинуло могучую голову. Острые когти впились в землю, пламя вырвалось из пасти. От ударов хвоста затрещала кора кокона, рождая ущелья и горы, овраги и холмы. Жар дыхания существа впился в безжизненный холод пустоты, обращаясь серо-голубой дымкой, окружил кокон. Ткнувшись широкой мордой в рваные лоскуты облаков, существо зарычало, и рык его раскатился громом. Косая молния ударила в ветвистые рога гиганта, освещая рождение нового мира. Холодные капли сорвались с потемневшей бездны, застучали по извивающемуся красному телу, стекли по длинному хвосту, расползлись по сухой тверди. Могучими реками обратился нескончаемый ливень, морями разлился у лап существа. Неиссякаемый свет его широко распахнутых глаз озарил мир, обогрел, породил жизнь.

Свернувшись клубком, гигант залюбовался своим творением. Оно дышало вместе с ним, повиновалось его воле. Лишь стоило опуститься чешуйчатым векам, как наступала тьма, стоило существу дунуть — мир сковывал хлад, и лишь крошечной искры его пламени было достаточно, чтобы вновь зацвели луга. Он никогда не спит, он видит всё, и имя ему — Дракон. Величественное проявление Божественной силы, всемогущий змей, неиссякаемый источник мудрости, застыв в мотивах огромной картины, покрывающей стену императорского зала, по сей день вселял трепет в сердца смотрящих.

Дрожащей рукой убрав седую прядку с лица, император вновь всмотрелся в красно-коричневое тело дракона, в грозовые тучи над ним — трепетный, величественный момент рождения мира, коим видел его художник. Лучшие мастера Аримии* несколько лет создавали эту фреску, украшая тронный зал.

— Мой господин, — детский голос вырвал старца из раздумий, — вы не договорили.

Посмотрев на мальчика, сидящего подле каменных ступеней, ведущих к трону, Ши-цзун тепло улыбнулся. В этом ребёнке узнавались черты его сына, драгоценного, любимого чада, гордости и опоры. Мальчик сидел на шёлковой подушечке, едва касаясь пальчиками низенького столика. Занеся тонкую кисточку над пергаментом, он внимательно смотрел на деда, ожидая продолжения рассказа.

— Я говорил о том, что Дракон — есть символ доброго начала Ян* и нашего народа.

— Какой именно дракон? — изумился мальчик. — Их же так много.

— Да, Вэньшуну, много, — кивнул император, всматриваясь в озадаченное личико внука. — Но всё начинается с чего-то одного, кто-то должен стать первым или что-то. Сквозь облака должен пробиться первый луч солнца, чтобы вспыхнул рассвет; с первой капли начинается дождь; с первого бутона расцветает вишня. Так и Великий Дракон был первым, кто породил жизнь. Девять его сыновей управляют всем сущим, помогают Богам, откликаются на наши мольбы… Напиши иероглиф Лун*.

Кивнув, мальчик старательно вывел первую линию, обмакнув кончик кисти в чернила, принялся за вторую. Император наблюдал за ним, и сердце сковывала грусть. Четыре года душу терзала боль, боль утраты. Попытка отвоевать у Тархтарии* свои земли обернулась смертью единственного сына, будущего императора, защитника Аримии. Ничто не могло сравниться с этой болью, и время отказывалось исцелять безутешного родителя. Выжившие ратники рассказывали императору, что сын его принял смерть от воина небывалой силы. Говорили, что он не был человеком, что всеми чертами напоминал Белых Богов, упоминания о которых сохранили древние тексты. Огромен, широкоплеч, бел лицом, неустрашим — этот воин не знал пощады, его не брали ни аримийские мечи, ни стрелы. Имя воина иглой впилось в сердце императора — Аким. Забрав жизнь наследника аримийского трона, Аким обратил войско в бегство, уселся у границ, подпирая бок старому императору, — очередная война с Тархтарией обернулась прахом. Ши-цзун потерял счёт этим войнам. Восемнадцать лет назад победа уже лежала в его руках. Тархтария воевала на два фронта — с ним и Византией. Казалось, вот-вот заветные земли перейдут во власть Аримии, но правитель Византии заключил с Тархтарским князем мир. Тогда Святозар-Солнце собрал все силы Тархтарии и разбил войска Ши-цзуна. Эта война истощила Аримию, отозвалась голодом и мором. Теперь, после повторного поражения, после смерти сына, император не спешил бросать всю мощь государства на несговорчивого соседа. Ши-цзун ждал, понимая, что это лишь начало великого горя.

Опасения мудрого правителя сбылись в полной мере: стоило аримийским княжествам восстановить силы, как вспыхнули восстания. Никто не хотел подчиняться старому императору, не имеющему наследника. Династии сталкивались лбами, топя в крови целые деревни. Подавляя мятеж за мятежом, Ши-цзун понимал, что скоро династии, устав понапрасну душить друг друга, объединятся против него. Нужна война, война с внешним противником, победоносная война, которая принесёт плодородные земли, славу императору. А ещё на войне можно будет показать войску внука, представить их будущего предводителя. Вновь посмотрев на ребёнка, Ши-цзун вздохнул — мальчик ещё мал, ему только исполнилось восемь, и ничем, кроме величественного имени, он не обладает. Но иного выбора у императора нет, и он должен всё продумать на этот раз.

— Повелитель, — пролепетал мальчик, — я написал иероглиф.

— Да, теперь всё верно, — одобрительно кивнул дед. — Ты прилежно занимался и можешь немного отдохнуть, прогуляться в саду, например.

Выпрямившись, мальчик поклонился императору, несмело взглянул в его глаза:

— А вы не желаете прогуляться со мной?

— Ах, как бы я хотел, — рассмеялся старик, — но у меня ещё есть дела. Стража, сопроводите принца.

Двое воинов, чеканя шаг, подошли к наследному принцу, низко поклонились. Вэньшуну улыбнулся деду и, не сумев ограничиться придворным этикетом в виде поклона, сжал морщинистую руку императора. Ши-цзун поцеловал мальчика в лоб — то, чего не позволял себе в молодости по отношению к сыну, сейчас рвалось из глубин души к внуку. Единственное, что осталось у старика, пусть и владыки обширных земель, но всё же