оторвётся.

Больше всего любил он клёцки. Только рот разинет, прожевать не успеет, а клёцка уже сама проскакивает в глотку, будто её за верёвочку дёрнули. Уши шлёп, шея — оп, раздуется, точно утиный зоб, и готово дело: в животе клёцка. А случись сразу двум или трём застрять в горле, тоже не велика беда: Рокас только головой помашет, слезу стряхнёт, а пальцем пропихивать ни за что не станет. Боится руку проглотить.

Первое время Кризас смотрел да радовался, ложку в сторону отложив, но когда остался несколько раз без обеда, перестал глаза таращить и принялся уплетать за обе щеки, не бросая мудрых слов на ветер. Словно перед голодухой наедался.

Первое время они вровень ели. Однако вскоре сын и тут начал обгонять отца. Тогда Кризас хитрость применил. Довоенную!

— Дно у миски-то обливное, — заявил он однажды, уминая клёцки, и поближе придвинул миску.

Прямо под нос себе поставил.

Рокас только рот разинул и глазами хлопает, не зная, что сказать. Может, так и встал бы голодный из-за стола, если бы не мать, которая, раскусив отцову хитрость, передвинула миску к сыну и сказала:

— Три копейки заплатил и хвалишься. Отец снова миску к себе:

— Ничего, что дешёвая, зато крепкая. Но мать вновь подвинула миску к сыну и, придерживая руками, возразила мужу:

— Будешь по столу возить, так не только глина — сталь и та не выдержит.

В следующий раз Рокаса уже не надо было учить. Только отец добрался до подливки, Рокас тут же повернул миску и давай из-под клёцек соус черпать. Как из колодца.

Кризас снова повернул миску лункой к себе и мудро заметил сыну:

— Солнце по кругу идёт.

Мальчик недолго думая ещё раз повернул миску со словами:

— Идёт, идёт. Если ночь не остановит, так оно чёрт знает куда зайти может! — А сам одной рукой миску придерживает, другой клёцки наворачивает.

Только соус капает с подбородка.

— Вот и гром грянул! — Кризас трахнул парня между глаз, но твердолобый даже ухом не повёл, а отцовская ложка пополам треснула.

Пока старый Вершок искал другую, Рокас все клёцки умял, и отцу осталось лишь корку взять да облизать ею миску. И холодной водой запить.

Хоть и голоден был Кризас, а всё ещё радовался, что у него такое чадо растёт: "И ростом, и умом взял. Даже такого мудреца, как я, на словах и на деле перемудрил! Точь-в-точь бывший безделяйский пан Яцкус. Тот, бывало, пол-лося, полкабана, трёх зайцев в один присест слопает и ещё голодающим проповедь прочтёт. Даже квасом не запив!"

Пошёл отец лошадей кормить, а мать не выдержала и пожурила Рокаса:

— Нехорошо ты поступил, сынок. Отец — работник, кормилец наш, а ты не пожалел его, без обеда оставил.

— В следующий раз пожалею, — обещал сын. И пожалел!

Съел все клёцки, соус вычерпал, прибежал на конюшню и кричит отцу:

— Миску сам вылизывать будешь или мне прикажешь?

Целый день смеялись конюхи над Вершком, и не мог он урезонить их ни глупым, ни мудрым словом. Только пояс потуже стягивал.

А мать снова учила сына:

— Коли уж клёцек не оставил, мог бы хоть краюшку хлеба да крынку молока принести отцу. Ведь от голода и помереть недолго.

Обрадовался Рокас, что можно исправить дело, схватил ломоть хлеба, налил в крынку молока и бегом к отцу. День был жаркий, вспотел наш Рокас, притомился в дороге и решил напиться. Сел в канаву, запрокинул крынку, да так в три глотка и осушил её. Ни капли не оставил.

А придя на конюшню, протянул отцу пустую посудину и общипанный ломоть хлеба.

— Где же моя доля? — удивился Кризас, заглянув в пустой кувшин.

— Твоя доля была сверху, а моя — снизу. Никак не мог я до своей добраться, чтобы твоей не выпить, — оправдывался Рокас.

И отец был рад-радёшенек, что хотя бы сухим хлебушком удалось подкрепиться. Почерствелым мякишем голод утолить.

Вот каким сердобольным мальчиком был Рокас! Настоящий брат милосердия, только красного креста на лбу не хватало.

АРШИН

Хоть и добрым едоком был Рокас, а вот чтобы раз поесть и всю неделю сытым ходить, никак не получалось у него. Чуть отойдёт, бывало, от стола, по двору пробежится, в воробьев камнями покидает, морковинку — зубы прочистить выдернет и снова к мамке: есть давай! Мать с утра до вечера от плиты не отходит.

Целый день два чугунка на огне кипят. Но вот однажды бригадир Полуквас явился Дара-ту в поле звать.

— Не могу я, — объясняет женщина. — Как я своего младенца без присмотра брошу?

— Ну знаешь, ты и святого можешь вывести из терпения! — разозлился бригадир. — Нашла младенца! Парень косая сажень в плечах, а она мне сказки рассказывает! И не стыдно тебе за таким верзилой прятаться?

— Он хоть ростом и велик, а разум-то детский, — возражает мать- Что с него взять, с Вершка малюсенького…

— Ничего себе малюсенький! — возмутился бригадир. — Если он Вершок, то кого же тогда Аршином звать?!

И прилипло это прозвище к мальчонке, навсегда пристало. С этой поры никто его не звал иначе. Аршин, да и только.

Как тут было матери оправдываться? Не скажешь ведь, что не вышла в поле, потому как Аршина не на кого оставить. Да и за ручку такую версту водить не будешь: отец по плечо ему, мать — до пояса, а он знай вышагивает посерёдке, родителей за руки ухватил и тащит.

Словно дошколят в колхозный детский сад ведёт.

Посоветовались родители друг с другом и стали на работу собираться. Наварили горшок картошки, котёл мяса и, уходя из дому, наказали сыну:

— Сам поешь, не маленький.

— Что? Сухую картошку7

— Простокваша в погребе.

— Всё равно будет сухо, ~ огорчился Рокас.

— Масла возьми в чулане. Только варенье не трогай!

— Ладно, не трону, — обещал сын, и мать с отцом ушли.

Сел Аршин, задумался: как бы ему так поесть, чтобы простоквашу самому не наливать, масло из маслобойки не доставать и картошку не студить?

Как самый настоящий пан устроиться!

Думал, думал, наконец придумал. Достанет картофелину из горшка — лезет в погреб за простоквашей. Пока спустится по лестнице, смотришь, картошка и остыла; он её в рот, простоквашей запьёт, а сам из погреба в чулан спешит маслом смазать. Чтобы в горле не застряла.

Понравилась Аршину такая кормёжка: день-деньской знай физкультурой занимайся — вверх-вниз по лестнице носись да челюстями двигай.

И полезно, и время до ужина быстрей бежит. Вернулись родители с работы, так и ахнули, когда увидели, как единственное чадо в поте лица с картошкой управляется.

— Ты что же, весь день так маешься? — не на шутку перепугался Кризас.

— Весь, — улыбается Аршин, — Авось и до вечера не кончу.

— Так и без ног остаться можно… — запричитала Дарата.

А Кризас на свой лад учит сына:

— Вот