люди». Этих людей он стремился раскрыть изнутри. Он ярко и зримо воссоздает историческую эпоху, выводит и реально существовавших людей (Кант, Талейран, Воронцов, Безбородко, они живы и достоверны в своих человеческих проявлениях, в своей логике), рядом с которыми сосуществуют и вымышленные герои. Юлий Штааль беседует с неповторимым Безбородко или с могучим Питтом и остается мизераблем, нищим и убогим духом, каким являются подобные ему Иванчук или де Бальмен, из которых даже огниво великой личности не может высечь ни одной искорки. Но они вовсе не безобидны в истории.
Обращаясь в «Загадке Толстого» к образам Друбецкого и Берга, Алданов писал, что такие, как они, «безраздельно владычествуют па протяжении сорокалетнего периода русской истории 1815—1855 годов. Это они расстреливали декабристов па Сенатской площади, они брали штурмом Варшаву, они победили Гергея, они готовили Севастопольский погром; их исторические имена Дибич, Бенкендорф, Уваров, Клейнмихель, Шварц, Орлов, Закревский, Чернышев, Кампенгаузен, Дубельт — всех не перечтёшь, Берги и
Друбецкие, несомненно, делали историю». Делал историю, несомненно, и Юлий Штааль...
Создавая свои книги, Алданов изучил тысячи документов и книг на разных языках, беседовал со специалистам-историками , работал в запасниках и фондах музеев, в архивохранилищах министерств внутренних дел и полиции разных стран. В его книгах на исторические сюжеты не найдется ни одного факта (он подчеркивал это неоднократно), ни одной коллизии или ситуации (речь об исторических лицах), которым не находилось бы подтверждения в документальных источниках.
Однако начитать историю невозможно. Вот почему многие беллетристические сочинения на исторические сюжеты при всей, казалось бы, несомненной и подчас действительно немалой эрудиции их авторов не являются живыми, не дают подлинного ощущения эпохи, остаются на уровне вольной ремесленной поделки, собрания вульгарных анекдотов.
Вспоминая как-то о беседе нескольких писателей, обсуждавших достоинства того или иного исторического романиста, Бунин привел ответ В. О. Ключевского: «Я думаю, что у всех русских исторических романистов есть общий и довольно печальный недостаток: все они слишком плохо знают историю. Счастливое исключение составляет граф Салиас: тот истории совсем не знает». Суждение, имеющее глубокий смысл и сохранившее свою актуальность и по сей день.
На наш взгляд, Алданов, возможно, тоже является счастливым исключением, только с противоположным знаком: он знал, изучал и любил историю, более того, по-своему понимал ее, хотя часто повторял слова А. Олара: «Для историка нет ничего более почетного, чем сказать: я не знаю».
В советской литературе и 20—40-х годов, и более близкого нам времени, как и у русских писателей зарубежья, историческая проза всегда оставалась популярным жанром, а у читателя — излюбленным чтением. У пас многое создано, многое, вероятно, создается, но интерес возрастает; без каких-то исторических романов, может быть, в силу субъективных эмоциональных пристрастий и воспоминаний, мы не можем даже представить больше самих себя. С течением времени мы что-то начинаем переоценивать, от чего-то попросту отворачиваемся, над чем-то, казалось бы давно позабытым и отставленным, вновь начинаем задумываться. В глазах поколений загораются и новые звезды. И коль скоро книга побуждает к раздумью, к размышлению, а еще лучше — к спору, к сомнению, заставляет нас самих обратиться к библиотекам или архивам, то цель достигнута.
Знакомство с исторической философской прозой Марка Алданова — событие для нашей литературы значительное, так как мы открываем еще одну «повесть временных лет», умную и печальную Книгу о судьбах нашего Отечества. И открываем для себя еще одного замечательного русского писателя — Мыслителя...
ЛитВек: бестселлеры месяца
