- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (15) »
листы,
поощрения
(крест у них,
у нас звезда);
Мне отмщение
и Аз воздам.
* * *
Осень-то, ёхсина мать,
как говаривал Ваня Бати́щев,
младший сержант,
родом из глухомани сибирской,
павший в бою
за свободу Чехословакии.
Осень-то, ю-маю,
все деревья в жёлтой иллюминации.
* * *
Однажды ко мне пристала корова.
Я был тогда прикомандирован
к дивизии. Рано утром, тишком, нишком,
добираюсь до передового пункта, и слышу:
кто-то за мной идёт
и дышит, как больной:
оборачиваюсь – корова;
рябая, двурогая; особых примет – нет.
* * *
…И счастье улыбнулось! Кто бы
поверил – штурман, подцепив хворобу,
из части убыл; чёрт возьми,
везёт же людям! Слава Богу,
что ноги уволок с войны!
С утра всплакнув, моя Тамара
слегла. Но к ужину она
уже с героем нового романа
жила, как мужняя жена;
и Пушкин, шляпа, разбираетесь ли Вы
в вопросах, так сказать, любви?
* * *
О, как ты сдерживаешься,
чтобы не закричать,
не взвыть,
не выдать себя –
ничем –
посреди топота
спешащих жить, –
поскальзывающихся,
встающих,
оскаливающихся,
жующих,
сталкивающихся –
лоб в лоб –
толп, толп!
* * *
Как будто всеми десятью пальцами –
по стеклу,
так –
душераздирающей своей фальшью –
ты, музыка Москвы,
ты, мучающая слух музыка Москвы!
О, скупка вещей от населения!
О, литер Б!
О, отделение для обслуживания
беременных и кормящих матерей!
* * *
Остосвинел язык
новозаветных книжиц.
Азы, азы
когда дойдём до ижиц?
Когда откликнется аукнувшееся вначале?
Когда научимся сводить концы с концами?
Любимая русская река Москва,
набей мне мускулами рукава,
очисть мои лёгкие от слизи,
верни мне зрение жизни,
Москва-река!
* * *
Не говорите мне, не врите,
не в ритме дело,
и не в рифме,
а в том,
что
втравленное с детства
в мозг и кровь
ребёнка:
Партия,
Народ,
Закон –
всё обернулось русской правдой – кривдой!
* * *
Пусть стал я как мощи – ясен дух у меня.
Срослись мои кости, а о мясе нечего и вспоминать.
И не вспомнится, и не приснится
черепичная заграница,
заграничная чечевица.
Все дороги ведут в Москву.
Все народы по ним пойдут.
Изнасилованные фрейлен Ильзе,
ауфвидерзэен в социализме.
* * *
За 20 лет,
пересверкнувших молниями окна,
как изменился свет!
Нет Мопра, и нет Допра,
нет Вцика, и Лиги Наций тоже нет;
и даже «ЦКК грядущих светлых лет» –
непостижимы, аки обры.
* * *
И чем плотней набивается в уши,
чем невыносимей дерёт по коже,
тем лучше, говорю я, тем хуже,
тем, я вас уверяю, больше похоже
на жизнь, в которой трепет любовный
сменяется скрежетом зубовным,
а ритм лирического стихотворения –
не криком, так скрипом сопротивления,
хрипом…
* * *
Один идейный товарищ
жаловался мне на другого:
«подумать, без году неделя в партии,
и уже такая проблядь, такая проблядь!»
На что –
беспартийная сволочь,
живущая смирно впроголодь –
я только пожал плечами.
О, совесть
нашей эпохи,
будь оно проклято!
* * *
Не замазывайте мне глаза
мглистыми туманностями.
Захочу – завьюсь за облака.
Захочу – к млечным звёздам улечу.
Захочу – ничего не захочу.
Ибо мысль – мысль арестовать нельзя,
милостивые товарищи.
* * *
Люблю толпиться в катакомбах пышного метро,
где днём и ночью от электричества светло,
где пыль в глаза, но не простая, а золотая,
где – прилетают, улетают, прилетают, улетают,
где можно женщиной роскошной подышать,
потрогать женский мех,
и хвостик подержать,
и где, среди живых существ любой породы,
случаются и генерал-майоры.
* * *
Мне нравится эта высоколобая холодноглазая дама.
Мне нравится задумчивый овал её лица.
Её потухшие волосы, как листья Левитана
(хотя, разумеется, возраст по ним установить нельзя).
Оказывается, живёт ещё в душе нелепое чувство.
Мне стыдно сознаться: мне хочется позвать её, остановить,
упасть перед ней на коленку, и левой перчатки коснуться,
и чтобы в
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (15) »