брызгая липкой грязью на все зеркала
в округе. И не разглядеть ни черта:
есть ли мы в марте или нас нет.
Дыхание, вырвавшись изо рта,
собирается в тучи — и падает снег
самой последней свежести, чуть перекошен
(ибо Земля есть шар, который вращается),
с получки надравшись, какой-то поздний прохожий
ловит снежинки ртом и заметно качается,
будто Россия машет рукой Господу Богу:
До сновидения, Боже, едва ли
встретимся наяву. Мало проку
в молитвах — все больше и больше воды в подвале.
*
Дорога счастлива тем, что, ступая
по ней, пройдут, не оставив тени,
но будут жизнь вспоминать, колупая
карюю корку на правом колене.
С жизнью все ясно. (См. ниже)
травы, обретающей за огородом
статус природы, как чижик-пыжик —
старый знакомый, пьянчуга без рода,
без племени. Кроме апреля, есть
еще и другие стороны света.
А равноденствие — только здесь.
Да еще — в сентябре. Но целое лето впереди. И кто его знает,
переживем ли сезон отпускных романов.
Может быть, завтра это случится с нами.
Никто и не вспомнит: была ли монетка, выпавшая из кармана.
*
Лопоухие школьники оборвали тюльпаны на том берегу
реки с горьким именем — Маныч,
не думая о продолженьи. А я не могу
не думать о продолженьи. Сан Саныч
двух с половиной лет уже узнает
букву А — названье начального пункта
любой дороги и так вдохновенно врет,
как будто
и не вранье это вовсе, а — стихи
о том, как утром, когда туман шебуршит осокой,
он вместе с ласточкой вылетел из-под стрехи
и видел меня с высоты самой высокой:
«Какой же ты ма-аленький, папа!» Я и сам
это знаю. Спокойной ночи.
(вслух) Запомни — все, что позволено небесам,
и нам позволено. (про себя) Но не очень.
*
Еще не растаяли два медленных ястреба в синеве
горячей и гулкой, что соты общаги порою каникул,
а ты уже просишь, почти умоляешь: «Не верь
ни во что, кроме голоса, если пишешь книгу».
Еще немного — и будет ладонь чиста —
Три вишни. Две. Одна. Остается слизнуть кровавый
след. И пора занимать места.
Но в этой степи слишком горькие выросли травы
нынешним летом. Я знаю все твои сны.
Это я их придумал. Если не веришь — прочти:
«Два медленных ястреба в синеве уже не видны почти».
Остается поставить точку. Но страшно — а вдруг
это только начало. Лучше включить телевизор
и задремать на диване, укрывшись газетой «Труд»,
пока в синеву кто-то медленно смотрит снизу.
Тридцать один день сплошного полдня.
Тень тополя, приставленная к стене, —
как мысль, положенная на полку, —
то ли движется, то ли не
движется. Одежды, если пойдешь
за случайной женщиной строго на юг,
почти прозрачны. И вдруг — дождь.
Нечасто. И всегда вдруг.
Между дождями — пыль на листьях,
как на крышке рояля, пока семейство
в отъезде. Жизнь устала длиться
здесь. Но нету другого места.
А ночью полдень, запутавшись в волосах,
пахнет мятой — и поэтому сны глубоки:
как будто на закрытых глазах
лежат холодные пятаки. […]
Виктор Полещук (Краснодарский край)
Соприсущность
Пьяный Фомин на берегу Вахша,
штормовка, жестяная от соли,
не снять, всюду комары.
«В последнем кадре моего фильма
поэт Худойдод-заде едет на осле».
«На каком?» «На обыкновенном».
«Христос, что ли?» «Нет».
Духота. Воздух трескается.
Вахш несет глиняные воды.
В стационаре биологов
мы пили спирт из грелки,
и он попахивал резиной. Горели свечи.
Симонов с Ельцовой почему-то уединились в палатке.
Сияли соленые звезды,
стояла такая здоровая тишина,
что было слышно, как плещутся сазаны.
В заповеднике «Тигровая балка»
даже песок белый от соли.
Вдруг появились сторожа-туркмены:
«Кто вас прислал сюда?»
Мы их изгнали.
«Потом я заснял кабана в озере,
нет, поросенка».
«Хрю-хрю». «Кроме шуток».
На следующий день мы были у Ораза.
Русского мальчика усыновили туркмены,
и он стал мусульманином.
Небольшого роста с щетиной.
Я долго стоял в сарае,
где выводились шелковичные черви.
Портвейн был теплым.
«Это та самая Мальцева,
которая с Сапожковым?»
«Зачем об этом вспоминать?»
«Да я не об этом».
Нары у самого ручья.
Мы откинулись на подушки
и рассмеялись соловью.
Кто не созерцал на Востоке —
кулик в своем болоте.
Вечером битый час мучались с саксаулом.
Фомин снова полночи
блуждал с фотоаппаратом по тугаям,
к чему-то прислушивался, ждал.
Был один в громадной тьме,
но хорошо знал, что не один.
Кандидат наук Крымова спала
в комнате по соседству.
Что ничего не значило.
Я покурил, кашлянул два раза,
хлопнул комара на шее и лег спать.
Стоял симфонический покой.
Эра лежала у ног.
Цвел, гудел, проявлялся мир.
Падали с ярким звоном звезды.
Существовали рыбы с горящими глазами.
Давно всё понимали змеи.
орлы, дикобразы, вараны. Шакалы.
Но чего-то искали.
«Очень близко слышал вой.
Приходили пожрать». «Но струсили?»
«Благодари, что не укусили за пятку».
«Хм».
Зачем мы приезжали сюда,
смешно сказать:
отбирать образцы растений для ВДНХ.
Послевоенное
Тогда ты уехала в Гулькевичи,
а я остался в Душанбе продавать дом.
Сколько добра накопила покойная матушка,
а мне пришлось отдавать за бесценок!
Мрак.
В Таджикистане шла гражданская война,
по вечерам слышны выстрелы,
