Анатолий Полянский   Смертный приговор

1

— Именем Республики Молдова приговорить...

Михаилу почудилось, что ослышался. До последнего мгновения он не верил, что это может произойти. Не верил — и все!

И адвокат предупреждал, и соседи по камере. И прокурор требовал самой суровой кары, а он надеялся... Был не виновен — другое дело, но Михаил выполнял долг. Не преступник же он, не душегуб! В тюрьме, правда, ему показали листок Народного фронта, где на первой полосе был напечатан портрет лейтенанта, а под ним подпись: «Убийца в погонах». Но это наглое вранье, подлый обман. Лейтенант Обут получил приказ, действовал строго по уставу. По всем армейским законам офицер не имел права его не исполнить...

Монотонный голос судьи, зачитывающего приговор, звучал в притихшем зале неестественно громко. Каждое слово отдавалось в голове ударом молотка, забивающего гвозди в крышку гроба:

— Именем Республики Молдова приговорить Михаила Константиновича Обута к высшей мере...

К расстрелу? Не может быть!.. Крикнул: «За что?» Из горла вырвался придушенный хрип, потонувший в возгласах, взорвавших зал заседаний.

Михаилу послышался голос матери. Просил же ее, умолял уехать! Нечего маме делать в этом городе. Ей вообще не следовало приезжать, он бы справился как-нибудь сам... Мама — самое дорогое существо на свете. Есть еще Илона, но она — совсем другое. Хорошо, хоть ее нет в зале. Из Бендер до Кишинева не так просто теперь добраться.

Когда Михаила под конвоем выводили из зала суда, он на миг увидел мать. Она стояла в проходе между рядами с белым окаменевшим лицом. Народ, тянувшийся к выходу, обтекал ее, не задевая. Так река обтекает одиноко торчащий на фарватере камень, оставляя позади глубокую воронку. Люди, конечно, догадывались, кем приходится осужденный этой строгой седой женщине. Одни смотрели на нее с сочувствием, другие — злобно. На суде присутствовали родственники погибших, представители Народного фронта Молдовы. Уж они-то точно считали лейтенанта Обута преступником.

Мать и сын обменялись полными отчаяния взглядами. В следующий миг конвоир толкнул Михаила в спину, и он, споткнувшись, потерял мать из виду.

Конвоиры — оба уже немолодые — следовали за приговоренным вплотную. Они отвечали за него головой и, отягощенные страхом, вели себя агрессивно. Тот, что шел справа, в дополнение к тычкам еще и громко приговаривал: «Большевикул — гад, коммунистул — гад...»

Хамство и враждебность конвоиров вызвали неожиданную реакцию. На смену растерянности и смятению, охвативших Михаила после зачтения приговора, к горлу подступила злость. Кто дал судьям право так несправедливо с ним поступить?.. Лейтенант Обут был начальником караула. Он не нарушал закона. Преступно было бы дать толпе возможность захватить оружие!

Но с суда взятки гладки. Учреждение это республиканское, защищает интересы жителей Молдовы. А свои?.. Его же предали свои! Бросили на произвол судьбы и пальцем не шевельнули, чтобы спасти. Разве можно было отдать офицера российской армии в руки местного правосудия? Если он действительно виноват и подлежит привлечению к уголовной ответственности, для этого есть военный трибунал. Майор Нарышкин на суде юлил, изворачивался, нес ахинею. Хорош свидетель... А ведь именно Нарышкин, будучи дежурным по караулам, приказал не допустить захвата оружия любой ценой.

За три недели отсидки в следственном изоляторе Михаил сотню раз прокрутил в голове события рокового майского дня. Шаг за шагом придирчиво проанализировал свои действия и ни в чем, даже в самой малости, не смог себя упрекнуть.

То утро выдалось тихим, теплым. На рассвете, проверяя службу часовых, Обут обошел посты и порадовался царившему в округе спокойствию. Обстановка в республике вообще-то была напряженной. Участились нападения на воинские части с целью захвата оружия. Майор Нарышкин, инструктируя лейтенанта перед заступлением в наряд, сказал: «Смотри, карнач, в оба, особенно в темное время суток. Под твоей охраной склады с вооружением и боеприпасами. Местные боевики на эти «игрушки» давно зуб точат».

Успокоенный мирной обстановкой, Михаил вернулся в помещение. Только собрался прилечь на кушетку, как услышал истошный крик:

— Товарищ лейтенант, люди! Много людей!..

Михаил выскочил из караульного помещения и увидел толпу — не менее ста человек. Откуда они взялись? Только что никого не было.

Шум стоял невообразимый. Громче всех орали женщины. Их, кстати, было подавляющее большинство:

— Оружие принадлежит нам! Мы вас кормим! Мы платим налоги! Мы...

Михаил попробовал перекричать их. Не тут-то было: толпа от слов начала переходить к делу, вплотную подступив к опоясывающему склады заграждению из колючей проволоки. Несколько человек, обмотав руки тряпками, пытались сломать забор.

— Что делать, товарищ лейтенант? — крикнул часовой и, не дожидаясь ответа, дал очередь из автомата поверх голов.

Народ отхлынул. Только тут Михаил заметил группу парней в полевой форме с автоматами. Боевики! Эти стрельбы в воздух не испугаются. Эти поведут безоружных за собой, и тогда...

На миг Михаил растерялся. Не может караул отдать то, что ему доверено охранять. Семь лет он носит форму — сначала солдатскую, потом курсантскую и наконец офицерскую. Давая присягу, Обут клялся в верности воинскому долгу. К тому же понимал, к каким последствиям приведет захват оружия. На складах сотни единиц вооружения, десятки тысяч боеприпасов. Если все это пустят в ход, маленькая Молдова потонет в крови. Но, с другой стороны, толпу ничем, кроме силы оружия, не сдержать. Значит, стрелять? Стрелять в своих?..

Мысли метались в поисках выхода. Как разорваться между долгом и совестью? И тогда он бросился к телефону, чтобы доложить, попросить указаний. В глубине души понимал, что хочет уйти от ответственности, переложить ее на других, но действовал так в силу привычки.

— Не паникуй! — оборвал его на другом конце провода Нарышкин. — Ты что, карнач, забыл свои обязанности?

— Тут, товарищ майор, люди, много женщин. Я не знаю...

— Отставить лирику! Ты, лейтенант, устав изучал? Вот им и руководствуйся, — жестко проговорил Нарышкин.

— Но товарищ майор...

Нарышкин перебил:

— Все, карнач. Не распускай слюни. Действуй, как положено!

Ну, вот и расставил вышестоящий начальник все на места. Оттого, что бездеятельность кончилась, Михаилу стало легче. Он отшвырнул телефонную трубку, крикнул: «Караул, в ружье!» Сам схватил автомат и первым выскочил из помещения... А люди уже облепили ограждения, выдирали колья, рвали колючую проволоку. Лейтенант сделал последнюю попытку.

—