отгрызли передние ноги у черепахи-девочки и задние — у черепахи-мальчика.

— Может, я путаю, у кого какие, — сказала Лиза, — но сути это не меняет.

Черепашья чета пережила нападение и продолжала ловить и поедать живых мышей, передвигаясь по загону, как пара «фольксвагенов», с которых скрутили колеса (передние и задние соответственно).

— Самое ужасное, что она заметила только через две недели. Две недели! — Лиза покачала головой и проехала нужный поворот. — Извини, но я не понимаю, как ответственный человек может завести животных и не заметить подобную вещь. Это просто невероятно.

Гретхен уверяла, что черепахи не чувствуют отсутствия конечностей, но Лиза не верила этому ни секунды.

— Как же, не чувствуют. А фантомные боли? Сам подумай, как живое существо может не заметить, что ему отгрызли две ноги? — Ее глаза увлажнились, и она вытерла их тыльной стороной ладони. — Когда к моей собаке цепляется клещ, я с ума схожу.

Лиза однажды присутствовала при автомобильной аварии. Первое, что она сказала: «Надеюсь, на заднем сиденье не было собаки». Человеческие страдания не слишком ее трогают, но она может неделю проплакать над историей про больного зверька.

— Ты видел этот фильм о кубинце? — спросила она, — Он шел у нас какое-то время, но я не стала смотреть. Кто-то сказал мне, что там в начале погибает собака.

Я напомнил ей, что главный герой тоже погибает в мученьях, от СПИДа, на что она заметила, выруливая на парковку:

— Надеюсь, собака не погибла по-настоящему.

В конце концов я купил сигареты в дешевой лавке с громким названием «Тобакко США». Лиза официально бросила курить десять лет назад и наверняка вернулась бы к этой привычке, если бы не Чесси, у которой, по уверению ветеринара, слабые легкие.

— Я не хочу, чтобы у нее развилась эмфизема пассивного курильщика, хотя мне бы и не помешало сбросить вес. Скажи мне правду: я жирная?

— Вовсе нет.

Она повернулась и стала изучать свое отражение в витрине табачной лавки.

— Врешь.

— Ну ты ведь это хотела услышать.

— Да, но я хочу, чтобы ты действительно так думал.

Я действительно так думал. Дело, на мой взгляд, было не в лишнем весе, а в той одежде, котирую она носила, чтобы скрыть свой вес. Свободные, мешковатые штаны и огромные футболки до колен. Она начала так одеваться несколько месяцев назад, после того, как съездила с мужем в горы навестить его родителей. Лиза сидела у камина, а потом отодвинулась от огня на середину комнаты, и тесть спросил:

— Что, жир надоел? То есть жар. Я хотел сказать, надоел жар, захотелось прохлады?

Он старался загладить оговорку, но было поздно. Слово уже проникло в Лизин мозг.

— В фильме я тоже буду жирная? — спросила Лиза.

— Конечно, нет. Ты будешь… такая, как на самом деле.

— И кто будет решать, какая я на самом деле? Китайцы?

— Ну, не все китайцы, — ответил я, — всего лишь один.

Обычно, если Лиза остается дома в рабочий день, она читает романы XVIII века, в час перекусывает и смотрит сериал «Мэтлок». Когда мы освободились, «Мэтлок» уже закончился, так что мы решили пойти в кино — на что-нибудь, что Лизе захочется посмотреть. Она выбрала фильм про молодую англичанку, которая старается добиться счастья и одновременно похудеть на несколько фунтов, но в результате мы перепутали кинозал и попали на «Можешь на меня рассчитывать» — фильм Кеннета Лонергана, в котором беспутный брат приезжает навестить старшую сестру. Обычно в кино Лиза постоянно подает реплики. Например, если герой на экране мажет майонезом бутерброд с курицей, Лиза тут же перегибается ко мне и шепчет: «Я как-то тоже пыталась это проделать — нож упал в унитаз». Потом она откидывается на сиденье, а я провожу следующие десять минут, мучительно размышляя, что заставило ее сооружать бутерброд с курицей в туалете.

Но этот фильм с такой пугающей точностью повторял нашу жизнь, что впервые на моей памяти Лиза не проронила ни слова за весь сеанс. Внешне герои фильма ничем не напоминали нас — они были моложе и к тому же сироты, — но они так же брели по взрослой жизни, не в силах выйти из роли, навязанной им в детстве. Время от времени кто-нибудь из них вырывался на свободу, но большей частью они делали не то, что хотели, а то, чего от них ждали. Сюжет, вкратце, такой: брат приезжает к сестре и живет у нее несколько недель, пока она не вышвыривает его вон. В этом нет ничего злонамеренного, просто его присутствие заставляет ее задуматься о том, о чем ей не хочется задумываться. С близкими родственниками всегда так — во всяком случае, по нашему с сестрой опыту.

Из кино мы вышли в неуютном молчании. Мы думали о фильме, который посмотрели, и о другом, который вот-вот начнут снимать, и нам казалось, что мы пробуемся на роль самих себя. Я начал было пересказывать какую-то сплетню об актере, который играл брата, но остановился, решив, что это не слишком интересно. Она тоже не могла придумать тему для разговора, так что мы молчали и представляли себе заскучавшую публику, ерзающую на сиденьях.

По пути домой мы остановились на заправке, а когда уже парковались у дома, сестра вдруг начала рассказывать одну из своих историй. Я уверен, такие истории случаются только с Лизой.

— Однажды, — начала она, — я ехала на машине…

Инцидент начинался как рядовая поездка за продуктами, а заканчивался неожиданно: раненым животным, засунутым в наволочку, на выхлопной трубе Лизиной машины. Ее рассказ, как всегда, заставлял чрезвычайно четко вообразить некий странный момент, когда все действия кажутся немыслимо жестокими и в то же время совершенно естественными. Клинические подробности, нарастающее напряжение, подстегиваемое точно отмеренными паузами: «И тогда… и тогда…» Когда она дошла до выхлопной трубы, я начал смеяться, и в этот самый момент она уронила голову на руль и разрыдалась. Это не были тихие слезы, вызванные мучительным воспоминанием, — нет, это был яростный взрыв, какой приходит, когда понимаешь, что все произошедшее с тобой — неслучайно, взаимосвязано, что все это звенья единой цепи вины и страданий.

Я инстинктивно потянулся к блокноту, который всегда держу в кармане, но она схватила меня за руку.

— Если ты когда-нибудь повторишь эту историю, — сказала она, — я никогда больше не буду с тобой разговаривать.

В киношной версии нашей жизни я бы стал утешать ее, убеждая, что она все сделала правильно, проявила доброту и сострадание. Потому что это правда. Она не умеет иначе.

В реальной версии нашей жизни я стремился к одному: переубедить ее.

— Но, послушай, это очень забавная история, и ведь ты все равно ее никак не используешь.

Твоя жизнь, твои