худо пришлось бы им без него.
Неожиданно Мыттус повернулся и свирепо рявкнул на Уутса. Пограничник, суетливо нагнувшись, поднял конец и начал разматывать всю бухту. Мыттус снова прикрикнул на него — Уутс, размахнувшись, бросил канат. Лодка с нарушителями плясала, валилась с борта на борт метрах в двадцати…
Крылов плохо соображал, как Мыттус ухитрился повернуть бот: их накрыло волной, и Крылов судорожно схватился за поехавший куда-то вниз борт. Но тут же оборвавшийся стрекот моюра возобновился. Крилов or крыл глаза и увидел, что бот идет по волне в бухту, и позади, на буксире, болтается вверх и вниз лодка нарушителей.
— Как рыбку на веревочке, засмеялся он, кивая Уутсу. Тот сидел у мотора бледный, или это только так показалось Крылову при света прожектора. «Может быть, и я такой же. Нехорошо. Подумают, что перетрусил».
На берегу их уже ждали…
Задержанными оказались два рыбака. Первое, что при свете карманного фонаря успел разглядеть Крылов, были воспаленные глаза, измученные лица и жалкие усталые улыбки. Они не говорили ни по-русски, ни по-эстонски, два финских рыбака, унесенные этим штормом.
— Ладно, в штабе отряда проверят, — сказал Крылов. Как там, есть горячий чай? И давайте отбой…
Он пошел на заставу вместе с бойцами двух усиленных нарядов, снятых теперь за ненадобностью. Пришел, набросал несколько слов радиограммы и уже спокойно ждал, пока радист их отправит. Ему принесли горячий чай, но он не стал пить. Дежурный спросил, надо ли дать рыбакам переодеться, и Крылов ответил вопросом на вопрос: «А сами вы как думаете — надо или нет?» Дежурный вытянулся, ответил не по-уставному — «понятно» и пошел переодевать задержанных. Крылов распорядился выдать им обед из «расхода», оставленного для тех, кто ушел в наряд. Теперь можно было вернуться домой.
В палисаднике, перед зданием заставы, на скамейке сидел Мыттус, и Крылов заметил, что старик мокрый с ног до головы. Стало быть, он не пошел даже переодеться, а сидел вот так все время и ждал его.
— Вы что? — удивился Крылов. Старик поднялся. Высокий, прямой, он смотрел на начальника заставы из-под тонких, как у птицы, век, не вынимая изо рта холодную, потухшую, трубку.
— Ты храбрый человек, — сказал он. — Я и не думал, что ты такой храбрый.
Крылов готов был обидеться.
— Почему же не думал?
— Потому что самый храбрый человек на острове до сих пор был я, — задумчиво сказал старик. — Я выходил в море и не в такой шторм. Но сегодня я впервые в жизни вышел в море в субботу. Ты понимаешь? Впервые в жизни, потому что иначе эти рыбаки погибли бы. И вот я пришел к тебе, как храбрый человек к храброму. Скажи мне честно: действительно ты считаешь, что я могу не бояться теперь выходить в море в субботний день?
— Конечно! — сказал Крылов. — Конечно, я так считаю.
— И я теперь так считаю, — медленно сказал Мыттус. — Действительно, раз ничего не случилось…
— Идем, — сказал Крылов. — У меня есть дома горячий чай.
Они вошли в сени, и вдруг Мыттус удивленно переспросил, словно бы сам себя:
— Действительно, раз ничего не случилось, зачем же терять целый день?