соперниками, надо было обладать незаурядным воображением и природным талантом. Одним из худших пороков считалась «искусственность», и ни один стихотворец, за которым знатоки не признавали природного таланта, не мог быть включен в список литераторов, получавших жалованье каждый месяц, то есть приобрести определенный социальный статус. Даже такой одаренный поэт как Ибн Хамдис долгое время провел в Севилье, не удостаиваясь чести быть приглашенным к эмиру аль-Мутамиду, для того чтобы прочесть стихи в его присутствии.

Поэтому судьба литератора, ученого и поэта в Андалусии, как и в других средневековых мусульманских странах, была не простой — он обязательно должен был найти покровителя (эмира, влиятельное духовное лицо, судью), с тем чтобы этот покровитель платил бы за стихи и защищал его в случае преследования за дерзкое слово или сатиру. Подобного покровителя не всегда удавалось найти, поэтому так часты в стихах андалусских поэтов жалобы на бедность, вынужденные скитания и всякие превратности судьбы. Если поэт происходил из богатой семьи, он мог отказаться от сочинения панегириков, как поступил Ибн Хафаджа, который почти всю жизнь провел в своем имении и посвящал хвалебные стихи лишь своим друзьям.

Некоторые известные поэты были крупными государственными чиновниками — секретарями правителей или даже вазирами, как Ибн Зайдун и Ибн аль-Хатиб, а также, вероятно, Ибн Кузман. Секретарем эмира был известный поэт — автор прославленных мувашшахов Ибрахим Ибн Сахль.

Высокие придворные должности не спасали поэтов от гнева правителей — по доносу или подозрению их могли заточить или казнить, как обезглавил эмир аль-Мутамид своего прежнего друга и приближенного поэта Ибн Аммара. Когда тот же эмир оставил без последствий донос врагов Ибн Зайдуна, который обучал эмира поэтическому искусству и был его вазиром и советником, поэт счел это величайшей милостью и воспел благородство и милосердие своего ученика в восторженных стихах.

Несмотря на неопределенность положения поэта, престиж поэтического искусства был чрезвычайно высок. Арабы всегда чтили красноречивое слово, и аль-Джахиз, один из крупнейших прозаиков IX века, даже утверждал в своем сочинении по риторике «О красноречивом изъяснении», что Аллах избрал Мухаммеда своим пророком и посланцем в первую очередь из-за его природного красноречия.

Поэзия считалась высшим проявлением красноречия, «упорядоченной, нанизанной» речью, поэтому стихи постоянно сравнивались с драгоценным ожерельем в противовес прозе, «рассыпанной» речи, то есть не подчиняющейся таким строгим правилам, как стихи.

Средневековые мусульманские литераторы и ученые-филологи превыше всего ценили именно «упорядоченность», которая в поэзии сочетается с богатейшей образностью, игрой разными значениями слова, сложнейшими ассоциациями, употреблением разнообразных тропов — сравнений, метафор, противопоставлений, гипербол и так далее. С X–XI в. проза заимствует у поэзии, кроме рифмы, ее образность, авторы-прозаики пытаются поднять прозу до поэзии, но подлинным критерием для оценки мастерства литератора (ведь прозаик обязательно должен был уметь и слагать стихи) остается поэзия — преобладающий вид художественного слова у средневековых арабов.

Основные поэтические жанры андалусской поэзии, общие для всех арабских поэтов средневековья, были разработаны в своей первоначальной форме еще в VI в., когда на Аравийском полуострове появилась большая группа талантливых поэтов. Мастерство стихотворца определялось по его умению сложить длинную касыду (вообще любое стихотворение, содержащее более семи бейтов — стихотворных строк, состоящих из двух полустиший, — называлось касыдой). Касыда обычно сочетала несколько тем, которые чередовались в определенной последовательности: вначале поэт, проезжая мимо остатков кочевья возлюбленной, оплакивает ушедшую молодость, рассказывает о свидании с любимой, покинувшей его вместе со своим родом. Затем он описывает свой путь по пустыне, восхваляя своего коня или верблюда, свое племя и себя самого, высмеивает противников, вспоминает веселую пирушку с друзьями. Отдельные фрагменты касыды соединены ассоциативными связями, единый сюжет отсутствует.

В «образцовых» касыдах есть элементы почти всех известных в арабской поэзии жанров, таких как мадх (панегирик, восхваление), газаль (любовная лирика), васф (описание), риса (оплакивание), хиджа (сатира), которые могли выделяться в отдельные стихотворения. Жанр определяется не по формальному, а лишь по тематическому признаку, стихотворение может состоять из любого количества бейтов. Непременным условием является лишь строгое соблюдение поэтического размера и единая рифма.

Стихи андалусских поэтов сочинялись по тому же принципу, ничем существенным не отличаясь от произведений их юго-восточных собратьев. Наиболее высоким жанром поэзии считался мадх — торжественная ода, прославляющая достоинства и подвиги эмира, полководца, вельможи. Для мадха поэты выбирали самые торжественные и «красноречивые» слова и обороты, ибо этот жанр служил показателем не только таланта, но и эрудиции поэта, его знания различных редких слов и риторических красот. Мадх обычно строился по традиционной схеме: в нем была и любовная часть, и различные описания, а завершался он восхвалением. Многие мадхи не дошли до нас целиком — составители антологий часто помещали в своих сочинениях наиболее удавшиеся части мадха — описание свидания с возлюбленной, разлуки с ней, или яркое описание коня, меча, цветущего луга, так что эти части нередко выступают как самостоятельные произведения.

Арабские средневековые теоретики литературы ставили в созданной ими иерархии жанров на следующее после мадха место оплакивания или жалобы, риса, считая, что этот жанр является «мадхом в прошлом», поскольку здесь превозносятся достоинства умершего в таком же торжественном стиле, как и в панегирике.

Андалусские поэты прославились своими стихами в жанре васф. Объектом описания мог быть любой предмет или явление природы: дождь, молния, огонь, жаровня, цветы, свеча, даже овод, ужаливший верблюда. При испытании поэтов во время поэтических диспутов и состязаний прежде всего предлагалось описать что-нибудь. Когда эмир аль-Мутамид решил наконец пригласить к себе во дворец Ибн Хамдиса, он предложил ему описать печь для обжига извести, которую поэт сравнил с «огненным оком, мигающим во мраке» (дело было ночью). Поэты старались найти новые, каждый раз все более изощренные сравнения и метафоры, сравнивая щеки красавицы с розой, а глаза с нарциссом, затем розу со щеками, а нарцисс с