Шая Воронкова Кровь и струны

Равновесие

Крыса кидалась на железные прутья с отчаянием человека, в одиночку противостоящего целой армии. Ее грязная шерсть вздыбилась и растрепалась, а глаза опасно блестели, будто два сигнальных костра. Марита знала, что если просунуть внутрь ловушки палец, крыса тут же вопьется в него зубами, но все равно испытывала к серой твари жалость. Крыса продолжала бороться, хотя не могла победить. А что бы делала на ее месте сама Марита?

В последний раз полоснув когтями по металлу, тварь приникла к днищу, оскалившись. Она часто и тяжело дышала, и сквозь проплешины на боках виднелись очертания ребер. Похоже, крыса в ловушке уже давно. Даже делать ничего не надо — еще день голода, и уйдет в Тень. Марита чуть повернула ловушку, и они с крысой столкнулись взглядами. В звериных глазах не было страха, только желание сражаться до конца. Марита покачала головой, будто отвечая на собственный невысказанный вопрос. Нет. Сегодня — нет.

Она спустилась на задний двор и, поставив ловушку на землю, подняла заслонку. Крыса застыла, будто опасаясь очередного подвоха, но уже через мгновение рванула прочь. Ее серая тень быстро затерялась среди узких улиц города. Марита поглядела ей вслед и поднялась обратно по нагретым солнцем ступеням.

В столовой уже хозяйничала Лиска: порхала вокруг стола, расставляя тарелки. Сквозняк из окна колыхал кружевной край белой скатерти, будто корабельный парус. Над похлебкой поднимался пар, облачком повисая в воздухе и распространяя густой, насыщенный аромат мяса.

Марита поздоровалась кивком и опустилась на лавку, оправив платье. Двухцветное по вентонскому обычаю, оно состояло из двух равных вертикальных половин. Сегодня это были золотистый и пепельный. Будто бы свет сражался с тьмой, но никто так и не мог победить. Равновесие.

Дверь распахнулась, и внутрь вошел Верис. Золотистый свет проникал сквозь окно, мягким сиянием обрамляя чужое лицо, и Марита застыла, вновь завороженная его красотой — прямо как в день, когда они впервые встретились. Верис казался прекрасной стеклянной фигуркой, произведением искусства, сказочным принцем.

— Доброе утро, господин, — чуть присев, поздоровалась Лиска.

Верис улыбнулся, и на его щеках появились ямочки. Он кивнул служанке и повернулся к Марите.

— Здравствуй, — сказал Верис, мазнув по ее щеке поцелуем, прежде чем тоже сесть.

Чужие губы показались холодными, будто лед — видно, только вернулся из погреба. Верис склонился над тарелкой и с наслаждением втянул носом разлившийся над ней аромат.

— Пахнет отлично. Новый рецепт?

Лиска горделиво приосанилась.

— Это мне госпожа подсказала. Она часто по готовке советует! Правда, вкусно?

Верис удивленно вздернул бровь. Марита досадливо вздохнула, но все-таки нашла в себе силы вежливо улыбнуться.

— Ты можешь идти, Лиска, — сказала она, взмахнув рукой, как полагается делать женщине ее статуса. Увидев, как опустились плечи Лиски, добавила уже теплее: — Спасибо.

Служанка почтительно присела и исчезла за дверью.

Верис задумчиво зачерпнул суп ложкой, подул, остужая, и поднес ко рту. Какое-то время мужчина молчал, сосредоточившись на пище.

— Действительно вкусно, — наконец сказал он, ополовинив тарелку. — Почему скрывала? Я-то думал, Лиска наловчилась, жалование хотел поднять.

— Подними, — улыбнулась Марита и добавила уже серьезнее: — Ты же запретил мне готовить. Сам знаешь, я та еще трусиха — думала, будешь ругать.

— Дурочка, — беззлобно отмахнулся Верис. — Я просто не хотел, чтоб ты утруждалась и портила свои прекрасные руки, как раньше.

И, перегнувшись через стол, потрепал ее по собранным в косу волосам. Что странно, пальцы тоже показались холодными, хотя только что касались тарелки. Верис вновь откинулся на спинку стула и вдруг поморщился.

— Милая, закрой-ка окно.

Марита рассеянно оглянулась через плечо. Обошлось. Она уже ожидала, что муж начнет выговаривать за «крестьянский труд». Причина недовольства Вериса прояснилась быстро: с улицы доносились веселые крики и гомон. Марита встала и подошла к окну.

Солнце лизало стены жмущихся друг к другу домов. По улице живо семенила низкая, но крепенькая лошадка, каких любят в Мозории. В ее гриву были вплетены разноцветные ленты, а позади ехал разукрашенный фургон. Из его окон по очереди высовывались лица в уродливых и смешных масках, кривляясь на потеху публике. Похоже, город посетили бродячие артисты.

Марита невольно засмотрелась и пришла в себя, только когда фургон почти проехал мимо. Позади, на маленькой ступеньке, сидела девочка и болтала ногами. Увидев Мариту, она подмигнула ей и залилась смехом.

Марита порывисто дернула на себя ставни, а следом и занавеску, хотя в этом не было нужды. Ее сердце хаотично забилось в груди. Она медленно обернулась, украдкой утерев лоб. Верис отложил в сторону ложку и потянулся к чашке с травяным чаем, продолжая болтать как ни в чем не бывало.

— Забыл сказать — отлично смотришься в этом платье, дорогая. Не привык видеть тебя в нем в обычный день, — он поднес к губам чашку и осушил за пару глотков. — Есть какой-то пов…

Верис вдруг запнулся и побелел — так мгновенно, будто весь цвет разом покинул его. Марита только открыла рот, чтобы спросить, в чем дело, как вдруг мужчина подскочил на ноги, пошатнулся — и рухнул на пол, опрокинув стул. Раздался грохот, звон, и в сторону разлетелись черепки от разбитой чашки.

Марита сдавленно вскрикнула и, рванув вперед, склонилась над неподвижным телом. Глаза Вериса закатились и покраснели, будто в них лопнули все сосуды разом, рот скривился, в уголке губ вспенилась слюна. Марита суматошно встряхнула Вериса пару раз и порывисто прижалась к его груди, вслушиваясь в стук сердца. Она все ждала и ждала хоть какого-то звука, но вокруг стояла будто бы непроницаемая тишина.

Верис был мертв.

Шаткость

Эстелла кралась по каменной лестнице, представляя себя прекрасной принцессой, которая бежит из замка через тайный ход.

Ход действительно был тайным и выглядел соответствующе, словно сошел со страниц книг: темный, узкий, холодный, будто змеиное чрево, он заставлял вздрагивать от каждого звука. Не хватало только слоя пыли и затхлой вони. Воткнутые в щели курительные палочки неторопливо тлели, источая сладковатый аромат. Запускать даже такие места — не в характере отца.

Эстелла чихнула и шмыгнула носом, борясь с желанием его почесать. Руки были заняты: одной пришлось подхватить платье, чтобы подол не елозил по влажным от сырости ступеням, вторая же держала маленькую масляную лампу.