имеется в виду процесс, который сразу может дать ему сто тысяч, но это еще вопрос, достанется ли он ему. Около этого процесса целая стая адвокатов похаживает: "Позвольте хоть документики просмотреть…" К счастью, он уж успел заручиться, видел документы и убедился, что действительно четыре миллиона у казны украдены. Но он так ловко успел выяснить ответчику суть дела, что сам вор убедился, что он ничего не украл и даже, пожалуй, кой-что своего приложил.
— Итак, вы сами видите, как легко оклеветать человека! — сказал он, с чувством пожимая Перебоеву руки.
— Еще бы! тут и возразить нечего! — ответил Перебоев горячо, — на основании такой-то статьи такого-то тома…
— Совершенно с вами согласен; но только вот что: как бы защитник противной стороны…
— И он ничего возразить не может. Дело ясное, правое… святое!
— Именно… святое!
На вопрос о гонораре Перебоев объявил прямо цифру — сто тысяч рублей, на что клиент-вор несколько сомнительно ответил:
— Помогите, голубчик!
С тех пор прошло два месяца. В течение этого времени вор аккуратно уведомлял Перебоева, что дело все еще находится в том ведомстве, в котором возник начет, что на днях оно из одной канцелярии перешло в другую, что оно округляется, и т. д.
Перебоев, в свою очередь, убеждал вора, что напрасно он сам беспокоится следить за делом, что он, как адвокат, может и в административных учреждениях иметь хождение; но вор, вместо ясного ответа, закатывал глаза и повторял:
— Помогите, голубчик!
А в обществе между тем ходили самые разнообразные слухи. Одни рассказывали, что вор пошел на соглашение: возвратить половину суммы в течение бесконечного числа лет без процентов; другие говорили, что начет и вовсе сложен.
"Странно, однако ж! — размышлял Перебоев, — ведь все это и я мог бы для него устроить!"
Вот и теперь, по поводу заказанного женою платья, он вспомнил об этом процессе и решился завтра же ехать к вору и окончательно выяснить вопрос, поручает ли он ему свое дело или не поручает. Ежели поручает, то не угодно ли пожаловать к нотариусу для заключения условия; если не поручает, то…
Он даже вздрогнул при этой мысли. И тут же, кстати, вспомнил об утреннем посещении Ковригина. Зачем, с какой стати он его прогнал? Может быть, это тот самый Ковригин и есть? Иван Афанасьич, Федор Сергеич — разве это не все равно? Здесь был Иван Афанасьич, приехал в Америку — Федором Сергеичем назвался… разве этого не бывает? И Анна Ивановна к тому же… и тут Анна Ивановна, и там Анна Ивановна… А он погорячился, прогнал и даже адреса не спросил, — ищи теперь, лови его!
— Эй, Прохор! давеча здесь господин Ковригин был — спросил ты, где он живет?
— Не спрашивал-с.
— Ну, так и есть! Фофан ты, братец! — укоряет Перебоев Прохора и, оставшись один, продолжает мечтать.
"Со мной всегда так. Погорячусь, прогоню, а потом раскаиваюсь. Полтора миллиона долларов! Сколько на этом процессе деньжищ заработать бы можно — страсть! На этом да еще на том… на четырехмиллионном… Сразу бы в норму вошел — и шабаш! Нет, господа, довольно с меня! Лучше скромненько где-нибудь в Баден-Бадене жить, нежели по Петербургу рыскать да петербургскую сырость глотать! Разумеется, от времени до времени, — отчего ж?.. Например, ежели процесс вроде ковригинского… можно семейство в Баден-Бадене оставить, а самому на время в Петербург приехать…"
Мечтания эти прерывает мерный бой столовых часов. Уж половина девятого — пора и на консультацию. И полтораста рублей на полу не поднимешь. Перебоев поспешно одевается, берет, по привычке, портфель под мышку и уезжает.
Консультация задлилась довольно поздно. Предстояло судиться двум ворам: первый вор украл сто тысяч, а второй переукрал их у него. К несчастию, первый вор погорячился и пожаловался на второго. Тогда первого вора спросили: "А сам ты где сто тысяч взял?" Он смешался и просил позволения подумать. Возник вопрос: которому из двух взять грех на себя? — вот об этом и должна была рассудить консультация. Очевидность говорила против первого вора.
— Вы сами себя выдали, — убеждал его второй вор, — вместо того чтобы жаловаться, вам следовало бы просто сказать мне: поделимся, друг! — мы бы и поделились.
Но первый вор упорствовал.
— А вы зачем у меня украли? — возражал он, — воровали бы в другом месте, я и слова бы не сказал… Нет, батюшка, это не порядки! Любишь кататься, люби и саночки возить!
Консультация подала мнение в пользу второго вора, основываясь на том соображении, что все равно — первому вору суда не миновать; но в то же время нашла справедливым, чтобы второй вор уплатил первому хоть десять тысяч рублей на обзаведение в не столь отдаленных местах.
— Вы пойдете к следователю, — формулировали свое мнение консультанты, обращаясь к первому вору, — и откажетесь от первого показания; скажите: он не украл у меня, я сам ему деньги на сохранение отдал, а он и не знал, откуда они ко мне пришли…
— Разумеется! почем же я мог знать! — прервал второй вор.
— Да-с, а потом ваш коллега вам десять тысяч отсчитает…
— С удовольствием! — вскричал второй вор. — Хоть украденные деньги у меня уж отняли, но я готов и из своих…
— Но ведь меня к чертовой матери сошлют! — стонал первый вор.
— Ничего. Сошлют, а потом начнут постепенно приближать. И не увидите, как время пройдет.
Консультация происходила на квартире у второго вора. Когда она кончилась, консультантам роздали пакетики с вознаграждением — святое дело! — и пригласили отужинать.
Перебоев возвратился домой часа в два ночи, в подпитии. Бросая в ящик письменного стола деньги, он, однако ж, сосчитал, что сегодня заработано триста рублей. Затем поспешно разделся и бросился в постель, бормоча:
— Если бы каждый день по триста рублей, это составило бы в месяц… в год… Господа! обратимте наши взоры на Запад!..
ЛитВек: бестселлеры недели
