день пару составов пройдет в порт и обратно.

Тут в холода только тоска. Туда ближе к горизонту — тоска зеленая. Это вода, фарватер, по нему буксиры баржи с рудой таскают. А все остальное — тоска белая, снежная.

Сонное царство — не иначе…

А еще тут постоянный вечер. Ему здесь уютно, именно отсюда он выбирается в город. Иногда сюда заходит ночь, а утро и день зимой обходят это место стороной — зачем, все равно нет никого…

А весна придет, так и природа в атаку неспешную идет. То ветер песок подымет, на дорогу, на тротуар нанесет. Травы да ивы разрослись, от пляжа только узенькая полоса осталась. Корни деревьев порвали асфальт как бумагу, из трещин одуванчики лезут.

По весеннему теплу народ все же сюда подтягивается. Да хоть от центра города всего минут десять неспешной ходьбы — места тут дикие, и народец тоже сюда соответствующий собирается. Труд, говорят, из обезьяны человека сделал. А вот когда за свой труд деньжат получит, он на них напивается до поросячьего визга. Люди пьют — каждый за свои, каждый за свое. Затем, когда в бутылках сухо, рвутся за три моря мыть сапоги, да засыпают тут же на лавочке. Просыпаются, опохмеляются безалкогольным пивом.

Солнце уходит на запад, но не тонет в море, а закатывается за косу, за высокий берег.

И тогда пары здесь гуляют — из тех, кто тишину любит и двуодиночество. Воздухом морским подышать, чаек посчитать, парус на горизонте рассмотреть.

И было лето, по планете был объявлен нерабочий день, загсы и церкви не успевали регистрировать и венчать молодоженов. Весь транспорт, кроме трамваев и троллейбусов, был составлен в свадебные кортежи.

И гуляла пара. Встретились, как водится, на том же месте и в тот же час.

Прошли мимо двух загсов, переходя дорогу, пропустили кортеж. В городском саду посидели. Опять же, пока на лавочке сидели, три невесты мимо них прошли. Ну и женихов, соответственно, столько же. Только кто женихов замечает? В пиджаках народу много, а в подвенечном платье — она одна. На свадьбе невеста — лицо самое замечательное, и все остальные — ей для фона…

Обычные церемонии — ни тебе невеста не сбежит, ни жених… Верх выдумки — живой оркестр. Только вот еще раньше эти музыканты совсем другую музыку играли, и по привычке дуют они в свои трубы по-философски.

Где-то музыка гремит — летом популярная, а к осени забудется — это к бабке не ходи… Лень паре было перекрикивать музыку — да и зачем. Еще бы музыка была, а так ведь ударная машина. Опять же — в лучших песнях нет слов, а здесь есть, и все две — третьесортные…

По узкой лесенке, словно по песенке, спустились вниз, затем по набережной, вслед за солнцем, по старой кирпичной дороге…

На море тишь да гладь, милях пяти от берега сухогруз в дрейф лег, команда отдыхает: то ли на борту загорают, то ли на шлюпках к берегу ушли.

Вдали парус маячит. То Шкипер все же вывел свою лодку на большую воду.

К водной станции на корабли посмотреть отряд детей промаршировал. А вот кто у них вожатым — хоть бы не Гаммельский крысолов?

Ветер воду от берега отогнал, буйки чуть не на песке лежат. Были бы купальщики — пришлось бы спасателям кричать: «За буйки не заходить!».

И только на пирс подыматься, как перед ними кортеж останавливается. Ну что ж, кто раньше подошел — того и пристань. Тем паче, что у невесты криолин в аккурат с половину пирса. Двоих дам этот причал ну просто не вместит.

— А пошли дальше гулять, — говорит кавалер своей барышне.

А про барышню ту сказать надо, что была она по тем временам девушкой редкой. Что красивая — так это само собой. Для кавалера не было девушек красивей его барышни. Об уме скажем только, что был он сравним лишь с ее красотой. И смеялась она звонко, и улыбалась пунктирно. А в ее походке было что-то от жен Востока — ступает мягко, мелкими шажками.

Взяли мороженного, съели. А обертку выбросить некуда.

— Эк как неудобно, — пожаловался кавалер, — случись ответственные похороны какого-то фараона — так некуда будет прах ссыпать…

— Фараонов-то в саркофагах хоронили, — барышня отвечает.

— Так это если фараон богат и знатен — тогда в саркофаге, а фараонов победней — в урны и на склад…

И видит кавалер — трудно барышне идти, каблучки в песке вязнут. Назад возвращаться не хочется, вперед идти трудно. Да и тех мест, ради которых он ее вел, нет больше.

Склон крутой, ручьями разбит, сухостой да деревья поваленные, и что там — никому не ведомо. Может, Сусанин гуляет. Может, партизаны железную дорогу ищут, чтобы не взорвать, а по ней к человеческому жилью выйти. А может, там Робин Худ дебоширит, Хозяин заметает следы, да Избушка на курьих ножках в капкан попала…

Короче, просто подняться по склону ну никак. Кавалер-то пробьется, а вот барышня точно увязнет.

Но вот лесенка в три широких ступеньки, за ней площадка, может, когда-то здесь кафе летнее было или танцплощадка. Да и что бы ни было — все рогозой поросло, лишь трава воду из земли пьет. И деревья танцуют, когда люди их не видят. Да и то медленно-медленно…

А в углу за деревьями — лесенка, поуже да и повыше.

А наверху, на круче, много чего нет. Ибо другое время — другие дела. Скажем, парк там есть. Только нет там ни аттракционов ни лавочек — дорожки только. Из зеленых насаждений: горох, кабачки всякие, питомники для разведения колорадских жуков. Причем эти плантации от злых людей в гуще спрятаны, да кольями огорожены, будто замок Бастинды. Туда лучше всего на метле прилетать.

Есть еще вышка телевизионная — да только с тех пор как ее построили, техника вперед ушла.

Собралась техника, значит, и ушла… А люди остались, кипятят на траверсах электрический чай, гоняют радиоволны, выходят в эфир погулять. Сторожат свой мост в небо…

А еще кругом уйма профилакториев.

Названия их, как верстовые столбы, время отмечают. Чем дальше от центра, тем новей название. Да и народа в тех пансионатах тоже почти нет — это в былые времена здесь цари, генсеки да диктаторы останавливались.

А теперь вот птицы перелетные разве что на ночевку задержатся. Пусто. Дома без людей осиротели, начали стареть и умирать раньше времени. Уж не горит огонь в окнах, не сулит покоя и ужина усталым путникам.

Только пустые коробки, а к ним аллеи ведут и будто стражи их охраняют гипсовые статуи-инвалиды.

А вокруг цветет шиповник, который когда-то был розой. Да из-за недостатка внимания одичал: цветы меньше стали, шипы крепче… Зато цветок хоть и мелкий, да много его. И ничего за ними не видно. Нет мира больше — только шиповничек.

И пчелы гудят так, что… Ну да вы поняли…

Тропинки узкие, еще немного и чабрецом зарастут. Гравийные дорожки трава по камешку растащила. По ним